А.В. Улюкаев. «В ожидании кризиса: ход и противоречия экономических реформ в России»

На пути системной трансформации существуют барьеры двух типов: легитимность прошлого и неуверенность относительно будущего. Преодоление первого барьера во многом связано с соотношением сил между конформизмом (его представляют те общественные группы, которым на руку сохранение старого строя) и антиконформизмом (его представляют те общественные группы, которым не выгодно сохранение старого строя). К началу 90-х годов в России сложилась ситуация явно преобладающего антиконформизма, в которой к числу проигрывающих от сохранения социализма относилось подавляющее большинство социальных групп, а немногие выигрывающие (часть бюрократической элиты, но отнюдь не вся она) были настолько ослаблены и дискредитированы ситуацией «проигранной войны»¹, что оказать серьезного сопротивления переменам не могли².

¹. В послевоенных ситуациях, ситуациях после проигранных войн, правящие элиты заметно ослабляются, что существенно повышает шансы на успех политических революций. Такого рода ситуации являются в истории далеко не исключительными. На некоторые из них указывает, например, Й. Блум (см.: Blum J. The End of the Old Order in Rural Europe. London, 1975.): это системные трансформации во Франции с 1789 г. (после поражений в войнах с Австрией и Пруссией), в Пруссии — с 1807 г. (после поражений от наполеоновской Франции), в России — с 1861 в (после поражения в Крымской войне) и еще раз с 1906 г. (после поражения в русско-японской войне). К указанным примерам следует добавить реставрацию Мейдзи в Японии с 1868 е (после фактического поражения в противостоянии западным державам по поводу допуска западных судов в японские порты), реформы в Оттоманской империи в конце XVIII — начале XIX веков (после поражения в войнах с европейскими державами), большевистскую революцию и социалистическую трансформацию с 1917 г. (после поражения в первой мировой войне) и капиталистическую трансформацию («больше, чем реформы») в России с 1991 г. (после поражения в «холодной войне*).

². Любопытно, что и здесь эволюционная теория экономического развития корреспондируется со стандартной марксистской теорией развития. В Ленин называл ситуацию, подобную той, в которой оказалась Россия к началу 90-х годов, революционной ситуацией, в которой «низы не хотели, а верхи нс могли жить по-стзрому»(см.: В. Ленин. О лозунге Соединенных Штатов Европы.).

Что же касается неуверенности в будущем, то, во-первых, уже сложившийся к тому времени в обществе идеологический консенсус предлагал весьма привлекательные и, казалось бы, безболезненно достигаемые модели капиталистического будущего. Во-вторых, реальная ситуация представлялась настолько безысходной, а за десятилетия социализма власти настолько девальвировали хваленое социалистическое «чувство уверенности в завтрашнем дне», что неуверенность в будущем перестала быть серьезным сдерживающим фактором. Как справедливо указывал К. Маркс, в таких ситуациях «лучше ужасный конец, чем ужас без конца»³.

Как нам представляется, стержень всего хода российских реформ определяется известными положениями М. Фридмана о том, что «тот вид экономической организации, который непосредственно обеспечивает экономическую свободу, а именно конкурентный капитализм, в то же время обеспечивает и политическую свободу, поскольку он отделяет политическую силу от экономической силы и таким образом не позволяет одной довлеть над другой»⁴. Однако переход от несвободной и неэффективной социалистической системы к свободной и эффективной капиталистической системе представляет собой задачу весьма не тривиальную. Необходимо, прежде всего, уяснить, какой тип трансформации имеет здесь место.

Экономическая история знает разные подходы к проблеме системной трансформации.

³. Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта.

⁴. Friedman M. Capitalism and Freedom: Chicago, U.C.D., 1967. p. 8.

Марксистская традиция предполагает понимание системной трансформации как революционного процесса смены одного способа производства другим в ходе развития объективных и субъективных предпосылок, а затем появление особого исторического субъекта, например диктатуры пролетариата, который входе политической революции обеспечивает возможность революционной системной трансформации.

В противовес этому эволюционная теория (И. Шумпетер, Р. Нельсон и С. Уинтер, К. Поланьи, Д. Норт и др.) предполагает постепенное накопление основных черт нового строя и такой тип преобразований, который осуществляется без революционных потрясений. Эволюция государства, общества, экономики определяется созданием новых общественных институтов. Институты в отличие от организаций представляют собой совокупность правил, законов, регуляторов, которыми общество определяет свое развитие.

При этом возникает вопрос о соотношении двух типов эволюции: эволюции структур и эволюции институтов. Для российских реформ, как и для всяких реформ в рамках системной трансформации, это соотношение особенно важно. Мы полагаем, что в российских реформах 90-х годов эволюция институтов исторически и логически предшествовала эволюции структур.

Ни содержание российских экономических реформ, ни их последовательность не были вопросом субъективного выбора того или иного экономиста или политического деятеля. Они неминуемо диктовались состоянием кризиса социалистического строя, которое сложилось в России к началу 90-х годов. Глубина и охват этого кризиса были таковы, что вопросы экономических реформ оказались неразрывно связаны с вопросами системной трансформации. В случае российских реформ речь шла вовсе не только о реализации стандартных стабилизационных программ, определяемых «вашингтонским консенсусом»¹, но о гораздо более широкой программе, в которой приватизация, формирование рыночных институтов и общеэкономическая либерализация занимали не менее, а может быть, более важное место, чем финансовая стабилизация. И это во многом определялось глубиной системного кризиса, охватившего страну накануне реформ.

¹. «Вашингтонский консенсус» — взаимное понимание международными финансовыми организациями сущности рациональной финансово-экономической политики.

Глава 2. Предреформенная политико-экономическая ситуация в России. Начало преобразований

Современная, особенно российская, экономическая и политическая литература изобилует оценками того, так ли были необходимы начавшиеся в конце 1991 г. рыночные реформы нашей экономики, тот ли набор мер они включали, последовательно ли проводились. Существующие точки зрения можно сгруппировать в четыре основные категории.

В первую группу входят те, кто вообще отрицают необходимость радикального рыночного преобразования российской экономики и исходят из необходимости сохранения основ прежней хозяйственной системы при некоторой ее модернизации и придании ей дополнительного динамизма. Такой подход утверждается в книгах российских политиков левого направления — Г. Зюганова, Н. Рыжкова, Е. Лигачева и других, в статьях экономистов социалистической ориентации — А. Бузгалина, А. Калганова, А. Сергеева и др. Все они утверждают, что вообще весь комплекс реформистских идей был ошибочен и неприменим в российских условиях. Приватизация, либерализация внешней и внутренней торговли, борьба за финансовую стабилизацию, конвертируемость национальной валюты — это меры, разрушающие отечественную промышленность и ухудшающие социальную ситуацию. Вместо них надо было сосредоточить усилия на так называемом наведении порядка в экономике по образцу пресловутых андроповских реформ 1982—1983 гг. с государственной приемкой, жестким контролем качества продукции, усилением ответственности директората за работу предприятий, борьбой с нетрудовыми доходами и т.п.

Вторую группу составляют экономисты и политики, объявляющие, что рыночные реформы были, в принципе, необходимы, но не такие резкие, не такие радикальные, с гораздо более высокой степенью государственного участия в экономике и государственной собственности, протекционистской защитой отечественных производителей. В целом они вписываются в концепцию «особого российского пути» в экономической модернизации. Такого рода воззрения пропагандируют экономисты ЛАбалкин, С. Шаталин, Д. Львов, О. Богомолов, Г. Яременко, Н. Шмелев, политики так называемого государственнического толка С. Глазьев, Ю. Скоков, А. Вольский, В. Шумейко, С. Федоров, ЮЛужков и др. По их мнению, не нужно было проводить массовую приватизацию, либерализацию внешней торговли и валютного обращения, либерализацию цен, а сделать акцент на создании мощных финансово-промышленных групп (ФПГ) и государственной селективной (т.е. избирательной) поддержке промышленности, обеспечению дополнительного, прежде всего государственного, спроса на продукцию российских товаропроизводителей. Для всех экономистов и политиков этой группы характерно, как верно подмечает известный шведский экономист А. Ослунд, полное игнорирование макроэкономических проблем (таких как денежное равновесие, инфляция, бюджет и пр.). Не менее характерно и стремление к. снижению темпов преобразований, постепенности и нерешительности экономической политики.

<<   [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] ...  [49]  >>