Об авторе: Станислав Меньшиков - известный российский экономист, профессор, доктор экономических наук. В прошлом - профессор МГУ, МГИМО, НГУ,
Эразмского университета (Нидерланды) и т. д.. Заведует лабораторией в Центральном экономико-математическом институте РАН. Автор многочисленных научных и публицистических статей и книг.
Станислав Меньшиков является соавтором (причем единственным) знаменитого американского экономиста Джона Кеннета Гэлбрейта. В 2004 году
вышла книга проф. Меньшикова "Анатомия российского капитализма", фрагменты которой можно найти на нашем сайте.
На прошлой неделе исполнительный директор Международного валютного фонда Родриго де Рато, бывший испанский министр экономики, возглавивший МВФ только в июне этого года, посетил Владимира Путина в Ново-Огареве и прочитал ему нечто воде лекции. Российское государство, сказал он, должно свести к минимуму вмешательство в экономику, еще больше ограничить свои расходы внутри страны, направлять бурный приток нефтедолларов в Стабилизационный фонд и побыстрее отдавать внешние долги. Без этого стране грозит усиление инфляции, и не видать ей удвоения ВВП. Тепло поблагодарив визитера, президент буквально через день почти дословно повторил эти тезисы в интервью представителям российского телевидения.
Казалось бы, в этих утверждениях нет ничего нового. Что-то подобное Путин постоянно слышит от своих доверенных неолиберальных министров Кудрина, Грефа и, в еще более примитивном, экстремистском варианте, от экономического советника Илларионова. Но от бесконечных повторений подобные мысли не становятся ни оригинальными, ни правильными, а представляют собой перепев монетаристской догмы, которую Валютный фонд вопреки здравому смыслу проповедует и проводит на практике уже несколько десятилетий, нанося немалый ущерб экономике стран, которые его слушают. И теперь, если придерживаться рекомендаций де Рато, то от них будет больше вреда, чем пользы.
В самом деле, возьмем, например, тезис о том, что приток нефтедолларов грозит еще большей инфляцией и снижением темпов роста российской экономики. До сих пор нас уверяли, будто экономическим подъемом последних лет мы чуть ди не целиком обязаны высоким ценам на нефть на мировом рынке. Теперь же, оказывается, тех же нефтедолларов надо бояться и, по возможности, отправлять на Запад, списывая собственные долги и финансируя чужую экономику. Чему тут верить? Ведь одно утверждение прямо противоречит другому. И непонятно, почему те же нефтедоллары нельзя использовать в собственной экономике.
Пару недель назад на очередном совещании президента с ключевыми министрами Герман Греф доложил, что в третьем квартале рост экономики замедлился. Эта тема как-то не была подхвачена прессой. А, между тем, дело серьезное. Судя по статистике, замедление произошло, главным образом, из-за резкого сокращения прироста капитальных инвестиций. А это, в свою очередь, вызвано сжатием банковского кредита в результате летней паники, охватившей ряд крупных частных банков. Итак,, в экономике возникла реальная нехватка кредитных денег, что отрицательно сказалось на производстве. Утверждение де Рато, что каналы обращения переполнены лишними деньгами и что это грозит усилением инфляции, оказалось ложным.
Не случайно, президент недавно в срочном порядке распорядился увеличить внутренние непроцентные расходы федерального бюджета на текущий, 2004 год за счет выявленных дополнительных доходов от экспорта нефти, причем на целых 150 миллиардов рублей (более 5 миллиарда долларов). Это - существенное увеличение, говорящее о том, что правительство боится не столько излишка денег, сколько недостаточного денежного спроса и вынуждено стимулировать шатающуюся экономику методами государственного вмешательства, против чего предостерегает де Рато. Правда, власть тут же помолилась и монетаристскому идолу, направив часть "лишних" денег в профицит и Стабилизационный фонд. Итак, правительство декларирует одно, а на деле по необходимости вынуждена сидеть между двумя стульями. Жизнь заставляет.
Теперь поговорим об источниках российской инфляции. Для монетаристов единственная причина общего роста цен - слишком большая денежная масса, противостоящая массе товаров и услуг. Но исследованиями других научных школ установлено, что современная инфляция это комплексное, многофакторное явление, вызываемое комбинацией разных причин, причем монетарная составляющая вовсе не обязательно является главной причиной. Особую роль играет, например, высокая степень монополизации экономики, отсутствие условий для свободной конкуренции. Наличие монополии позволяет крупным компаниям произвольно устанавливать завышенные цены и повышать их, пользуясь подавлением конкуренции.
На одном из недавних заседаний правительства Михаил Фрадков заметил, что наши естественные монополии ("Газпром", РАО "ЕЭС", АО "Железные дороги") систематически требуют разрешения повысить свои тарифы, оправдывая это необходимостью в средствах для финансирования капиталовложений. Казалось бы, капитальные инвестиции должны оплачиваться из прибыли самих естественных монополий и вести к более эффективному производству, росту производительности, удешевлению газа, электроэнергии, железнодорожных перевозок. Вместо этого происходит их систематическое удорожание под разными предлогами. Продукция этих отраслей настолько важна, что рост их тарифов способствует общей инфляции. Бороться с этим злом, ограничивая денежную массу, бесполезно. Здесь требуются другие методы.
Тарифы естественных монополий контролируются государством, и их рост может сдерживаться решениями правительства. Когда же речь идет о других, не регулируемых отраслях, то там монополистический произвол практически ничем не ограничен. Этот механизм подробно вскрыт, в частности, в недавно вышедшей моей книге "Анатомия российского капитализма", где показано, что господство крупных концернов в нашей экономике и связанная с ними олигополия - одна из главных причин роста цен, узости рынка и технического застоя.
Поэтому я поначалу порадовался, когда министр финансов Алексей Кудрин заявил о картельном сговоре нефтяных компаний, как главной причине резкого роста цен на бензин. А затем и Госдума заслушала доклад на этот счет главы антимонопольного ведомства в правительстве Игоря Артемьева. Ну, думал я, наконец, послушали нормальных экономистов.
Но вот обсуждение состоялось, Артемьев поплакался перед депутатами, что практически не имеет действенных и законных средств борьбы с картелями и дело пока закончилось ничем. Никто - ни от правящей партии, ни от оппозиции - не предложил срочно принять законодательство, категорически запрещающее всякую монопольную деятельность, а не только картельные сговоры, и жестко карающее за такую деятельность. Поговорили и перешли к другим делам, хотя важнее борьбы с монополиями может быть сегодня только война с терроризмом. Потому что именно господство монополистических концернов обрекает страну на вопиющее экономическое и техническое отставание, делая ее подчас беззащитной и от террористов.
И никто в Госдуме или правительстве не сказал, что монополиями захвачены, кроме нефти, практически все другие ключевые отрасли нашей индустрии В алюминиевой промышленности больше 90 процентов всей продукции приходится на две компании - "Русал" и "СУАЛ", в никелевой - на одну (Норильский никель", в черной металлургии - на пять - шесть. Практически вся топливно-сырьевая база экономики монополизирована, что и определяет систематический общий рост цен.
В правительстве говорят, что бороться с картелями мерами жесткого законодательства бесполезно, куда эффективнее, мол, налоговые средства. Например, повышая экспортные пошлины, государство сокращает заинтересованность нефтяных компаний в экспорте черного золота, заставляет их больше нефти оставлять для внутреннего рынка и тем самым сдерживать рост цен. Но, оказывается, этот способ не эффективен против монополий. Потому что чем больше их лишают наживы от экспортной сверхприбыли, тем больше они стремятся компенсировать себя взвинчиванием цен на внутреннем рынке. С бензином так и получилось.
Глядя на беспомощность правительства и Госдумы, лидеры нефтяных концернов, пользующихся расположением президента, позволяют себе открыто издеваться над усилиями правдоискателей из антимонопольного ведомства. Например, как заявил на днях в газетном интервью вице-президент "ЛУКОЙЛа" Леонид Федун, "чем выше цена на бензин, чем выгоднее государству". Он, конечно, имел в виду, что государство участвует в грабеже потребителя, т.к. ему достаются доходы от акциза на бензин.
И дальше он рассказал такую сказку для легковерных читателей: производство бензина не поспевает за растущим спросом: автомобилей становится "больше, чем мы согласны заправлять". Мощности нефтеперерабатывающих предприятий при этом остаются прежними, а технологии переработки устарели. "Бензина просто не хватает. Никакими налогами этого положения не исправить"
Конечно, менеджеру лидера нефтяной отрасли лучше кого либо известно, в каком состоянии его предприятия и насколько устарели его технологии. Но возникает вопрос: а почему богатейшая компания, которая, согласно ее отчетам, в год получает чистую прибыль почти 2,7 миллиарда долларов и тратит больше 2 миллиардов на капитальные инвестиции, отказывается модернизировать свои нефтеперерабатывающие заводы и давать российскому потребителю столько бензина, сколько ему требуется? Если же "ЛУКОЙЛ" заведомо мирится со старой технологией и застойными мощностями, потому что и в этих условиях пользуется монопольной прибылью, то грош цена такому капиталистическому концерну в базарный день. Причем "ЛУКОЙЛ" не исключение. Так же поступают и другие нефтяные компании.
Этот вопрос мучает, по-видимому и председателя правительства Фрадкова, который на одном из заседаний задался целью "заинтересовать наши компании в инновациях" Задача закономерная, но только в России. Бушу, Блэру и Шираку в голову не приходит беспокоиться на сей счет. Вопрос об инновациях решают сами бизнесмены без понуканий и посулов со стороны государства. И только у нас премьер-министру приходится ломать голову над тем, как понудить Алекперовых, Вексельбергов и Абрамовичей потратить деньги на инновации и модернизацию, а не на зарубежный футбольный клуб, шикарную яхту или яйца Фаберже. У наших олигархов система предпочтений совсем другая, паразитическая и далеко не современная. Не только технологии устарели, безнадежно отстало их мышление.
Это и есть одна из коренных причин того, почему государство в России должно не минимизировать свое вмешательство в экономику, а, напротив, всячески активизировать его. Иначе под лежачий камень монополистического паразитизма вода модернизации никогда не потечет.
Недавно я прочитал выступление в клубе "Меркурий" президента Торгово-промышленной палаты Евгения Примакова и тоже порадовался. Период преобразований, сказал он, показал, что рынок сам по себе не в состоянии решить проблемы российского бизнеса. Россия нуждается в общей экономической стратегии, в которой были бы определены конкретные цели в виде государственного индикативного плана. Первым шагом в этом направлении Примаков считает поставленную Михаилом Фрадковым перед министерствами и ведомствами задачу выработать конкретные планы на будущее в своей сфере., что позволит уже на 2006 год выработать единый план для экономики в целом. Это будет индикативный план в отличие от директивных планов советского времени, но для государственного сектора он будет обязательным. И важное место в нем должны занимать не только чисто экономические показатели, но и пути решения крупных проблем в социальной сфере.
Что ж, лично я готов подписаться под таким подходом, тем более что он вполне созвучен моим собственным рекомендациям, изложенным в уже упомянутой книге. Но возникает несколько вопросов. В такой четкой постановке глава правительства вопрос об индикативном плане пока еще не формулировал. Кроме того, совершенно ясно. что с этим не согласны ключевые неолиберальные министры, по-прежнему пользующиеся поддержкой Путина. А главное, идеи Примакова прямо-таки противоположны тезису президента о минимизации роли государства в экономике, более того они с ним несовместимы.
На только что прошедшем съезде Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) Примаков сидел в президиуме рядом с президентом, и они временами о чем-то шептались. Но значит ли это, что Владимир Путин, только что выразивший солидарность с главой Валютного фонда, захочет публично поддержать противоположную концепцию, Весьма сомнительно. Вместе с тем, такой тяжеловес, как Евгений Максимович, слов на ветер зря не бросает. Видимо, в нашей правящей элите свежие подходы все же пытаются пробить себе дорогу.
В этой связи надо вернуться к вопросу о наиболее эффективном использовании средств, накопленных и накопляемых в Стабилизационном фонде. Президент высказался против их использования внутри страны. Но он имел в виду затраты на текущие цели (оборону, социальные нужды), которые по своей природе являются безвозвратными. Однако, совсем другое дело инвестиции и кредиты, которые предполагают возврат вложенных средств в казну, причем возврат с приращением. Эта сторона дела до сего времени серьезно не обсуждалась, во всяком случае на правительственном уровне. Между тем, если действительно переходить к осуществлению идеи индикативного планирования, то неизбежно встает проблема финансирования крупных инвестиционных проектов, в том числе из Стабилизационного фонда.
Недавно этот вопрос обсуждался в Высшей школе экономики, научный руководитель которой Евгений Ясин - один из идеологов отечественного неолиберализма. Тем не менее в ходе дискуссии был выдвинут аргумент, который заслуживает внимания. Если использовать Стабилизационный фонд для зарубежных инвестиций в ценные бумаги, то они имеют смысл только в том случае, когда их годовая доходность превышает процент, который Россия уплачивает по внешним займам - около 7 процентов. В противном случае это будет чистой потерей для государства и прямым финансированием западных экономик.
Предложенную схему можно представить себе так: государство покупает на рубли из Стабилизационного фонда доллары или евро в нашем центральном банке, чтобы на них приобрести некие зарубежные ценные бумаги, обещающие годовой доход, скажем, в 10 процентов. Сразу видно, что это - рискованная операция. При нынешних низких процентных ставках на Западе найти на мировых финансовых рынках бумаги с гарантированной высокой доходностью вряд ли возможно. А бумаги, которые обещают такие или большие доходы, могут уже назавтра оказаться обесцененными, т.е. будет потеряна и капитальная сумма, и доход. Мы уже не говорим о том, что такие инвестиции являются вычетом из нашего официального валютного резерва.
Но если в самой России имеются инвестиционные проекты с высокой доходностью и гарантией окупаемости, то какой резон вкладывать средства за рубежом, а не у себя дома? Причем вовсе не обязательно делать вложения в чисто государственные проекты, они могут быть частными или смешанными. Кредитование таких проектов будет связано с относительно меньшим риском, чем зарубежные инвестиции, и будет способствовать ускорению роста российской экономики.
Но есть ли реальные шансы на то, что министры-неолибералы допустят объективное и беспристрастное рассмотрение этих идей на высоком уровне? Вряд ли. Они часто переписывают по своему или прямо перечеркивают даже решения президента, если они расходятся с их собственными неолиберальными установками, не говоря уже о решениях на более низком уровне. Характерный пример: после того, как Путин подписал перечень стратегически важных государственных предприятий, не подлежащих приватизации без его личной санкции, министр Греф своей волей сократил этот список чуть ли не вдесятеро. И сошло! Если в правительстве ничего радикально не изменится, рассчитывать, что идеи Фрадкова и Примакова победят без кровавой схватки, не приходится.
Между прочим, глава Валютного фонда де Рато, с которого мы начали эту статью, будучи в Москве, кроме повторения неолиберальных догм, твердо заявил также, что России надо срочно слезать с нефтяной иглы. Но сделать это без крупных государственных инвестиций и кредитов из Стабилизационного фонда невозможно. Поэтому нам надо не столько слушать Запад и его отечественных подпевал, а жить своим умом и рассчитывать только на собственные ресурсы. Их у нас более, чем достаточно - природных, инновационных и финансовых. Надо только ими правильно распорядиться.
