Вызовы и возможности

Джеймс ТОБИН, лауреат Нобелевской премии по экономике

Статья опубликована в сборнике "Реформы глазами российских и американских ученых", 1996 год, под редакцией акад. О.Т. Богомолова

Эйфория, охватившая мир в связи с окончанием «холодной войны», быстро испарилась. Празднуя крах коммунизма и связанных с ним государственного этатизма, политического деспотизма и военной угрозы, Запад восхвалял это событие как историческую победу рыночного капитализма и демократической формы правления. Наконец-то завершилось стопятидесятилетнее столкновение идеологий, символами которых были Адам Смит и Карл Маркс. Победил Адам Смит. Завершился также длившийся 50 лет всемирный политический и военный конфликт, и НАТО одержало победу, не сделав ни одного выстрела. Западная Европа избавилась от угрозы вторжения. Неожиданно появились проблески эры мира и процветания. Мы все надеялись, что борьба сверхдержав, негативно сказывавшаяся на развитии событий на местном и региональном уровнях во всем мире, уступит место сотрудничеству. Появилась возможность резкого сокращения огромных военных расходов сверхдержав, их союзников, а также многих других стран. Обозначилась перспектива того, что расточавшиеся в ходе гонки вооружений ресурсы (рабочая сила, естественные богатства, инвестиционный капитал, кадры и технологии, занятые в военных научных исследованиях и разработках) станут доступными для улучшения жизни людей. Однако сегодня представляется, что эти дивиденды, с нетерпением ожидавшиеся от мира, исчезли вместе с породившей их эйфорией.

Мы на Западе самонадеянно ожидали, что посткоммунистические государства станут демократическими и процветающими в условиях капитализма свободной конкуренции, что во главе этих государств окажутся люди типа Валенсы и Гавела. В конце концов намного более низкий, чем у западных соседей, уровень жизни граждан СССР и стран Восточной Европы мог объясняться лишь господствовавшей разрушительной экономической и политической системой. Ожидалось, что после падения Берлинской стены на восточных немцев очень скоро снизойдет западногерманское изобилие, и мы, наивные победители в холодной войне, не считали такие надежды несбыточными. Освобожденные от рабства Москвы и СЭВ, другие страны Варшавского Договора также должны были, думалось, вскоре вступить в полосу процветания. Этот оптимизм сказался даже на западных представлениях относительно преобразований в бывших республиках СССР, в особенности в России.

На самом Западе еще до окончания «холодной войны» господствующие позиции завоевала правая антиэтатистская политика. Особенно выделялись «тэтчеризм» и «рейганомика», но правые стали доминировать во всех странах «семерки», а также в большинстве других развитых капиталистических демократий. Крах коммунизма еще более усилил убежденность и консерватизм представителей этих движений, и они стали ссылаться на провалы крайне дирижистских режимов за «железным занавесом» для того, чтобы усилить позиции своих внутренних политических программ. К примеру, Милтон Фридман во всеуслышание сформулировал вопрос: почему США меняют курс в направлении этатизма вто время, как этатистские провалы столь драматически проявились на Востоке и были там осуждены ? (В действительности такого изменения курса не было).

Однако к тому времени, когда завершалась «холодная война», становилось до боли очевидным, что основания для гордости в отношении западных экономик значительно скромнее, чем думалось прежде. Их функционирование в 80-х, атакже несомненно и в 70-х годах не давало поводов для благодушия. Европа так по-настоящему и не восстановилась после вызванных нефтяным шоком рецессии 1974 — 1975 и 1979 — 1982 гг., а сейчас вновь переживает спад. Безработица, хронически находящаяся на высоком уровне в большинстве европейских стран, растет и в 90-е годы. США восстановились в течение 80-х годов, однако после 1988г. они попали в полосу несильного, но очень устойчивого замедления экономической активности и роста. Еще даже до того, как в 1990 г. начала расти безработица, у американцев были основания испытывать недовольство падением реальной заработной платы, происходившим с 1973 г. Иммунитета к циклическим откатам назад не оказалось даже у вызывавшей восхищение и страх Японии, демонстрировавшей «экономическое чудо».

Развитые страны — своего рода локомотивы, тянущие поезд мировой экономики. Рецессии и стагнации уменьшают их спрос на продукцию, произведенную в остальной части земного шара, и особенно больно бьют по перспективам прогресса стран «третьего мира». Одновременно спады деловой активности подрывают готовность избирателей и политиков этих государств предоставлять помощь другим странам. Таким образом, даже в момент своего триумфа главные капиталистические демократии оказались неспособными ни удовлетворить запросы своих граждан, ни предложить привлекательные модели и полезную поддержку остальным государствам.

1. Реаллокация ресурсов

В России, других бывших советских республиках и в странах Восточной Европы стоит задача провести существенную реаллокацию рабочей силы и других производственных факторов, т.е. переместить их из тех видов деятельности, где они больше не нужны, в сферы, обладающие социальной значимостью. Это грандиозная реаллокация представляет собой не только текущую необходимость, с ней связаны и надежды на будущее. Ресурсы, высвобожденные из устаревших видов деятельности, должны быть размещены и воплощены в новых отраслях, технологиях, продуктах. Мечи нужно перековать на орала, место пушек должно занять масло. Свертывание военного производства — не единственное изменение в размещении ресурсов. Наряду с ростом гражданского производства будет изменяться и его структура. Товары и услуги, свободно выбираемые потребителями, будут радикально отличаться от того набора, который предлагали коммунистические плановики.

Было бы огромной ошибкой ожидать, что такая реаллокация ресурсов может состояться сама по себе, во всяком случае состояться столь быстро и надежно, чтобы удовлетворить чаяния населения. Так не бывает даже в западных странах, где давно укоренились капиталистические и демократические институты. Подобное перераспределение может иметь огромную социальную ценность, но для многих людей, получающих средства существования от старых видов деятельности, первоначальный эффект будет поистине трагическим.

Сегодня Соединенные Штаты тоже стоят перед необходимостью трудной и болезненной реаллокации ресурсов, однако она не идет ни в какое сравнение с тем, что нужно для России. Мы сталкиваемся с политическими трудностями, связанными с закрытием производства атомных подводных лодок, бомбардировщиков «Стэлс» и авианосцев. Аналогичные проблемы возникают и при заключении торговых соглашений с нашими соседями — Мексикой и Канадой, поскольку переход к более свободной торговле чреват ликвидацией части рабочих мест, хотя одновременно он может стимулировать создание новых рабочих мест.

Региональные издержки, сформировавшиеся интересы и политические угрозы, препятствующие подобного рода реаллокации ресурсов, должны быть гораздо большими в экс-коммунистических странах. Стратегия «шоковой терапии» в мгновение ока может создать массовую безработицу и переложить задачу создания новых рабочих мест на плечи стихийно развивающегося частного предпринимательства. Новые рабочие места не появятся быстро, а тем временем депрессия совокупного спроса будет оказывать дестимулирующее воздействие на потенциальных предпринимателей и инвесторов. Ни политически, ни экономически такой сценарий не является жизнеспособным. В условиях, когда отсутствуют позитивные программы обеспечения занятости высвобождаемых работников, не стоит удивляться тому, что последние продолжают использоваться и оплачиваться в устаревших и непроизводительных видах деятельности.

2. Руководящая роль государства

Давайте задумаемся над тем, что Жан Моннэ сделал для Франции, Германии и Западной Европы сразу после второй мировой войны. Экономики этих стран, опустошенные ею, были развалены. Большей частью они не очень-то хорошо функционировали и до войны. Для того, чтобы оживить ключевой промышленный комплекс, сформировавшийся вокруг французско-германской границы, Моннэ задумал и организовал Сообщество угля и стали. Отрасли промышленности и государства сотрудничали на базе согласованных и разумных планов с тем, чтобы расширить производственные мощности, необходимые в мирное время. Эти планы оптимистично, но вполне реалистично намечали довольно высокие уровни спроса на уголь и продукцию черной металлургии, достижению которых как раз и должно было способствовать ускоренное развитие соответствующих отраслей. Упрощенно говоря, угольные компании получали стимулы к инвестированию в расширение производственных мощностей, поскольку они были убеждены, что металлургические компании будут покупать больше угля; точно так же последние расширяли свои мощности, поскольку они убедились в том, что угольная промышленность будет приобретать больше стали. Ожидания всех фирм возросли по сравнению с тем уровнем, который имел бы место в отсутствие координации.

В этом же духе Моннэ разработал для самой Франции систему «индикативного планирования». Частные производства и общественный сектор формировали взаимно согласуемые планы производства и инвестиций. Эти планы затем служили в качестве недирективных ориентиров для отдельных производств и предприятий. Как и в случае с углем и сталью, каждый сектор мог развиваться, не опасаясь, что это развитие окажется гипертрофированным в силу отставания остальной экономики. Периодические эксперименты в индикативном планировании в течение двух послевоенных десятилетий способствовали повышению ожиданий французских предпринимателей в отношении будущего спроса на их продукцию, однако в дальнейшем этот инструмент перестал быть необходимым.

Принадлежащие Моннэ институциональные изобретения могли бы быть полезными в переходный период от коммунистических к рыночным экономикам. Однако предубеждение относительно коммунистического управления столь сильно, что любые методы, предполагающие участие государства и напоминающие «планирование» (несмотря на добровольность и индикативность), отвергаются с ходу.

Характерные для современной эпохи антиэтатистские чувства становятся контрпродуктивными как для Востока, так и для Запада, если их слишком последовательно проводить в жизнь. Правительства часто наносили ущерб экономике ошибочным вмешательством в действие рынков, направленным на защиту особых интересов и на благо самих политиков и чиновников. Однако государства всегда играли важную роль в экономической жизни, даже в капиталистических обществах. Современные технологии делают конструктивную деятельность общественного сектора более значимой, чем когда бы то ни было. Система публичного образования должна обеспечивать подготовку работников, обладающих качествами, необходимыми в высокотехнологичных производствах, использовании компьютеров и современных коммуникационных сетей. Публичный сектор инфраструктуры необходим для национальных и международных систем транспорта и связи.

Многие виды экономической деятельности имеют важные побочные эффекты, получившие на экономическом жаргоне название «эк-стерналий». Они представляют собой связанные с экономическими сделками издержки (или выгоды), которые несут (или получают) не продавцы или покупатели, алица, непосредственно не участвующие в соответствующих операциях. Фирмы и индивиды не принимают во внимание эти побочные эффекты при решении того, что и сколько производить и потреблять. Ущерб окружающей среде, сопровождающий процессы производства или использования продукции, равно как и избавления от отходов, представляет собой хорошо известный пример такого рода. Часто экологические последствия выходят за рамки национальных границ. В то же время те фирмы, которые специально обучают своих работников или изобретают новые технологии и продукты, могут передавать другим ценные побочные результаты своей деятельности, причем не будучи в состоянии добиться их оплаты. Важная функция государства состоит в управлении такими внешними издержками и выгодами.

Бездумные кампании по сокращению государственных расходов и налогов способны принести большой вред. Бедствия подобного рода случаются и в моей стране, в чем легко может убедиться каждый, кто посещает наши города. А вот разрушение публичного (государственного) сектора в России и других бывших советских республиках имело бы катастрофический характер (хотя соответствующие действия и являются вполне понятной реакцией на коммунизм и его привилегированную бюрократию).

3. Финансы

В зрелой капиталистической экономике функционирует множество разнообразных рынков, одни из которых являются хорошо организованными, а другие могут носить довольно неформальный характер. Одни обслуживают товары и услуги, другие — бумажные активы и долги. Финансовые рынки возбуждают огромный интерес. Они привлекают к себе значительную часть «лучших мозгов». Скорость, размах и изощренность финансовых сделок многократно умножились с фантастическим развитием компьютерных и коммуникационных технологий. Солнце никогда не заходит на рынках валют, акций и облигаций. Кажется, почти каждый день изобретаются финансовые инструменты (деривативы), предоставляющие новые возможности для арбитража и спекуляции. Ранее черная металлургия и национальные авиалинии рассматривались в развитых странах в качестве символов экономического могущества. Теперь символом престижа стала фондовая биржа.

Восьмидесятые годы в капиталистической экономике стали десятилетием «бумажной экономики», чему способствовало дерегулирование как внутренних финансовых институтов, так и выходящих за государственные границы финансовых сделок. Спекулянты и посредники в сделках, срывающие крупный куш, стали конкурировать с получающими миллионы долларов звездами спорта за место кумиров студенческой молодежи. Нет ничего удивительного в том, что российская молодежь отождествляет капитализм с финансами, сделками, спекуляцией, операциями брокеров, консалтинговой деятельностью. Западные советники в странах, уходящих от коммунизма, делают упор на необходимости создания конкурентных финансовых институтов и нерегулируемых финансовых рынков, открытых как для иностранцев, так и для резидентов.

Иностранные советники и кредиторы настаивают также на проведении правительственной политики финансовой стабилизации. На практике это означает балансирование государственных бюджетов, ограничение кредитов центрального банка и денежной эмиссии, дерегулирование финансовых сделок и стабилизацию валютной стоимости национальной денежной единицы. Все это, конечно, необходимо для предотвращения или прекращения гиперинфляции. Однако опасной ошибкой является вера в то, что монетарная стабильность представляет собой достаточное условие для оживления производства, перестройки промышленности и достижения необходимой ре-аллокации ресурсов. Обвинения в адрес Центрального банка России в раздувании гиперинфляции посредством непомерного печатания рублей были вполне оправданы. Заслуживает осуждения также и цель, которую преследовал Центробанк, проводя неограниченную эмиссию денег. Она состояла в том, чтобы позволить старым государственным предприятиям продолжать выплачивать заработную плату даже в том случае, если производимое ими имело малую общественную ценность. В результате Россия умудряется сохранять «полную занятость», хотя ее валовой внутренний продукт неуклонно уменьшается. Прямо или косвенно Банк России должен был бы направлять средства в новые перспективные проекты.

Никогда нельзя забывать о том, что первоочередной задачей экономической деятельности является производство товаров и услуг, представляющих ценность для индивидов и общества. Финансовые рынки представляют собой средство для достижения этой цели, но не саму цель. Заголовок выпущенного в 1776 г. труда Адама Смита — «Богатство народов» — передает его главную идею. Богатство состоит не из «бумажных требований» или даже самих по себе золота и серебра, а из товаров, полезных для потребителя или способных производить потребительские блага и услуги. Смит стремился преодолеть меркантилистские инстинкты монархов, подчинявших развитие национальных экономик и внешней торговли задаче максимизации запасов ценных металлов. Чрезмерный упор на финансы может быть контрпродуктивным, в особенности для молодых капиталистических экономик. Для экс-коммунистических экономик нужны предприниматели, которые производили бы реальные товары и услуги и совершенствовали рынки, где они могли бы их продавать. Слабость приватизационных ваучерных рынков свидетельствует о том, что время фондовых бирж еще не пришло.

4. «Невидимая рука»

Вот самый известный пассаж из работы Адама Смита: «По мере того, как каждый индивид... стремится... использовать свой капитал в поддержку отечественной промышленности и так направить развитие этой промышленности, чтобы ее продукт имел бы наибольшую ценность... [Он] обязательно трудится таким образом, чтобы сделать годовой доход общества столь большим, сколь возможно. Он ... не только не стремится следовать общественному интересу, но и не знает, насколько он следует ему. .. [Он] при этом, как и во многих других случаях, управляется невидимой рукой так, чтобы способствовать достижению целей, которые не являются частью его намерений». «Невидимая рука», несомненно, — одна из великих идей истории. Конкурентные рынки, в рамках которых цены, а не очереди и рационирование выравнивают спрос и предложение, представляют собой замечательный механизм социальной координации. Наряду с колесом рынок является древнейшим изобретением человека. Но, как я уже отмечал, теорема о «невидимой руке» должна быть модифицирована с учетом существования «экстерналий» и «общественных благ», где индивидуальные и общественные интересы могут расходиться. Отсюда вытекает необходимость государственной деятельности, направленной на защиту коллективных интересов. Сам Адам Смит вполне отдавал себе отчет в роли государства. Будучи прежде всего философом в области проблем морали и лишь во вторую очередь политэкономом, Смит осознавал также опасности, связанные с гипертрофированными надеждами на благотворные последствия ничем не смягченного эгоистического интереса. Неразумно отрицать мощную и работающую во благо энергию эгоистического интереса, когда, скажем, Генри Форд организует массовое производство автомобилей, Эдисон освещает мир, а Билл Гэйтс проектирует компьютерные операционные системы. Состояния, которыми по ходу дела обзавелись эти предприниматели-изобретатели, с лихвой окупаются принесенной ими общественной пользой. Однако «невидимая рука» зависит от конкуренции как дисциплины, которая преобразует эгоистический интерес в оптимальные с общественной точки зрения результаты. Не подверженный дисциплине эгоистический интерес заставляет индивидов и фирмы добиваться монополистических позиций и защищать их. Кому бы не хотелось контролировать сбор денег за пользование дорогой, по которой проходит весь экономический транспорт? Поддержание конкуренции требует постоянной бдительности в неуклонном применении антитрестовского законодательства.

Смитовская система может работать только в условиях, когда существуют социальные институты, направляющие эгоистическую энергию в конструктивное русло. Без таких институтов, которые никогда не бывают совершенными и которые могут ослабляться преступностью и коррупцией, нам не избежать гоббсовской «войны всех против всех». А ее результаты существенно отличаются от тех, к которым должна вести «невидимая рука» Смита. Предпринимательство может принять форму вымогательства с использованием угрозы насилия. Увы, кажется, именно такой тип капитализма процветает в России.

Ни в одном из обществ законы и полиция не дают полного решения этой проблемы. Цивилизованное общество не может выжить, когда необходимость уважения законов и других социальных норм рассматривается исключительно под углом зрения эгоистического интереса. Оно теряет жизнеспособность, если большинство людей соблюдают законы (например, платят налоги) лишь тогда, когда гедонистические подсчеты показывают, что дисконтированные величины вероятных санкций в случае поимки превышают дисконтированные же размеры вероятных выгод от нарушения законов. С возведением на пьедестал эгоистического поведения и очернением государства, наблюдавшимися в последние годы, отчасти сопряжены современные негативные тенденции. Убеждение, что «все получится, если не вмешиваться», — это рецепт анархического порядка. К сожалению, профессиональные западные советники по вопросам управления переходом посткоммунистических государств к рыночному капитализму — экономисты, финансисты, руководители бизнеса, политики — способствовали появлению ложных ожиданий. Их вера в свободный рынок и частное предпринимательство была усилена политическими и идеологическими успехами консервативных антиэтатистских движений в их собственных странах. Советы давались в одном направлении: демонтируйте инструменты коммунистического контроля и регулирования, приватизируйте предприятия, стабилизируйте финансы, уберите с дороги правительства и наблюдайте, как рыночная экономика вырастет из пепла. Оказалось, что все не так просто.

В этой своей эйфории западные советники слишком часто забывали, что экономическая победа в войне систем была достигнута не идеологически чистыми режимами свободного рынка, а «смешанными экономиками», в которых государство играло существенную, а то и решающую роль. Они также упускали из виду, что весьма сложные структуры законов, институтов и обычаев, которые веками формировались в капиталистических странах, суть важнейшие устои современных рыночных систем.

По теме:
В. Согрин “Новый курс Ф. Д. Рузвельта: единство слова и дела”
Нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц против российских либералов
Раздел Обращения экономистов к правительствам РФ
Д. ДЖ. Розенберг "Девальвация рыночной "системы верований"(о книгах Р.Каттнера и У.Грейдера)"
К. Мюллер, А. Пикель “Смена парадигм посткоммунистической трансформации”
Что такое современный рынок? (встреча в редакции с американскими экономистами)
Милтон Фридмен даёт советы
А.В. Лукин "Демократизация или кланизация? Эволюция взглядов западных исследователей на перемены в России "
И.Г. Минервин "Зарубежные исследователи о путях трансформации российской экономики: многообразие подходов, сходство выводов"