В.И. Бояринцев. «Перестройка от Горбачева до Чубайса»
По возвращении Маяковского из Парижа состоялось его объяснение с Лилей, которая в это время имела очередной роман с киргизом Юсупом Абдрахмановым, но была ужасно обеспокоена желанием Маяковского жениться на Татьяне и привезти ее в Москву.
А. Ваксберг пишет: «Самой стойкой версией, упорно распространявшейся впоследствии заклятыми недругами Лили, оказалась версия о ее прямом вмешательстве, будто бы не позволившем Маяковскому... лететь к Татьяне. По этой версии, Лиля использовала свою связь с Аграновым, чтобы Маяковскому было отказано в визе, и тем самым поставила непреодолимый барьер между ним и Татьяной». При тех отношениях, которые существовали в салоне Бриков, Маяковскому, видимо, был сделан «тонкий намек», после чего, он официально за визой не обращался.
Точно так же в 1931 году «намекнули» М. Шолохову на нежелательность для ОГПУ публикации третьей книги его романа «Тихий Дон». А Генрих Ягода, не вступая с Шолоховым в объяснения по содержанию романа, просто «дружески» воворил ему: «А все-таки вы контрик!»
Отметим, что в аналогичной ситуации через много лет ©казался русский поэт Игорь Тальков, который после его разъяснений, что такое сионизм и антисемитизм, слышал в ответ: «А все-таки вы антисемит!».
В защиту Лилиных экономических интересов, оказавшихся под угрозой, выступила и жена Луи Арагона — любимая сестра Эльза Триоле. Эльза сочинила письмо, в котором говорилось о свадьбе Татьяны с французским виконтом (о чем в это время даже и речи не было). Письмо было прочитано Лилей вслух при «друзьях дома» и просто потрясло Маяковского. Как здесь не вспомнить: «Так не достанься ты никому!»
«Сколь бы ни была обаятельна и привлекательна Лиля, как бы ни был умен и талантлив Осип, — все равно стержнем, душой и притягательньм магнитом дома в Гендриковом был Маяковский. Любая его жена никакой «двусемейственности» не потерпела бы. Татьяна, чей психологический портрет Лиля тщательно изучила по рассказам самого Маяковского, по письмам Эльзы, по информации друзей дома, не потерпела бы вдвойне и втройне» (Ваксберг).
Даже попытка отвлечь Маяковского от Яковлевой знакомством с Норой Полонской (женой актера Художественного театра М. Яншина) и желание Маяковского жениться на ней не уменьшили опасность для «семьи» остаться без кормильца и поильца. В то же время, литературное наследие Маяковского могло принести «семье» ощутимые финансовые выгоды. Здесь, как в классическом детективе, можно задать вопрос: «Кому была выгодна смерть Маяковского?»
В результате развернулась широкомасштабная кампания по травле Маяковского, а Брики отбыли в зарубежную командировку с целью ознакомления с культурной жизнью Европы. Перед отъездом Лиля навестила мать и сестер Маяковского, сказав: «Володя стал невыносим. Я так устала!...»
«И среди близких не нашлось человека, которому можно было доверить самое сокровенное. Потому — одиночество на миру, потому — депрессия» (Михайлов).
До сих пор остается загадкой смерть Маяковского, как будто специально подготовленная рядом жизненных обстоятельств, возможно, созданных дружественными Брикам «органов»: провал спектаклей, травля в прессе, создание вокруг него вакуума в смысле человеческого общения, куда вполне закономерно вписывается и отъезд Бриков в Европу. Эту ситуацию хорошо определил М. Яншин: «Все, кто мог, лягал (его) копытом... Все лягали. И друзья, все, кто мог... рядом с ним не было ни одного человека. Вообще ни одного. Так вообще не бывает...» (А. Ваксберг).
На то, что акция против Маяковского была тщательно спланирована психологически, указывает тот факт, что после отъезда Бриков в Европу в квартиру «семьи» переселился чекист Лев Эльберт (Сноб) «и заменил Бриков в качестве ежедневного общества «осиротевшего» Маяковского. Лубянские иерархи от него просто не отлипали, случайно (или намеренно?) оттеснив от поэта его привычный круг» (Ваксберг). Из письма Лили Маяковскому в этот период видно, что старый коллега Лили Лев Гилярович Эльберт дал Лиле и определенное заграничное задание. Это тот самый чекист, с которым Лиля первый раз выезжала в Европу.
Таким образом, складывается впечатление, что в результате полученной от Бриков и от чекистских «друзей» дома информации о желании Маяковского жениться на зарубежной девушке и, возможно, остаться после этого во Франции, были приняты все возможные чекистские меры по пресечению подобных намерений. Возможно, было решено, что мавр уже сделал свое дело и может спокойно уходить, оставшись классиком советской литературы.
Телеграмма о смерти Маяковского, подписанная «Львом Гринкругом и Яней Аграновым», застала Бриков в Берлине, после чего они срочно выехали в Москву. Встречать их на пограничную станцию Аграновым был направлен молодой литератор В.А. Катанян, друг «семьи» с 1923 года. Отметим удивительную чуткость Агранова, направившего встречать Бриков не явного агента своей службы, а друга «семьи» (или одновременно и сотрудника Яни (?)), снабженного специальными полномочиями.
В плане чекистского окружения, какое имели все выдающиеся русские писатели послереволюционного периода, интересно проследить роль некоторых из чекистов-осведомителей, являющихся «друзьями» одновременно и Есенина, и Маяковского, и Горького. Одним из таких «друзей» был Жак (Яков Львович Израилевич), человек без определенных занятий, хорошо известный в Москве и Петрограде. Этот человек во время съемок кинокартины «Закованная фильмой», где в главных ролях снимались Маяковский и Лиля Брик, одолевал последнюю письмами, «требуя признаний в ответной любви и немедленного возвращения «домой» — в его пылкие объятия» (А. Ваксберг)
Но Жак «водил дружбу с Горьким, которую любил афишировать при каждом удобном случае... Бездельников Горький не мог терпеть, но к Жаку почему-то был расположен, привязался настолько, что верил каждому его слову» (А. Ваксберг).
В «заслугу» Жаку Израилевичу можно поставить организацию крупной ссоры между Маяковским и Горьким, ссоры, после которой они просто перестали знать друг друга. В этой ссоре сыграл и свою, неблаговидную роль Корней Чуковский, который «терзался ревностью к Маяковскому» (Ваксберг) из-за женщины, с которой Маяковский давно прекратил всякие отношения.
В марте 1918 года началась иностранная интервенция в Советскую Россию, что не помешало Эльзе Каган получить разрешение ЧК на выезд из страны для того, чтобы выйти замуж за вражеского (французского) офицера Андре Триоле. Мало того, ее могла сопровождать мать, которая до Франции не доехала, а осталась работать в советском торговом представительстве в Англии, находящимся в тесной связи с чекистами. «В некоторых источниках невнятно и глухо говорится о том, что ей помогло знание языков и что устроилась она на эту работу с помощью Лилиных связей» (Ваксберг).
А в 1920 году Осип Брик получил удостоверение сотрудника ВЧК, куда с улицы людей не брали, а нужна была рекомендация какого-нибудь немаленького работника этой организации. «Не случайно Сергею Есенину приписывали тогда такую эпиграмму:
Вы думаете, что Ося Брик —
Исследователь русского языка?
А на самом деле он шпик
И следователь ВЧК.
Отметим, что расстался Осип с ГПУ 31 декабря 1923 года потому, что был «медлителен, ленив, неэффективен», но все это не помешало Осипу Брику сохранять прочные связи с Лубянкой.
Утверждают, что именно через Осипа оформили разрешение на выезд из страны для жены Пастернака Жозефины, его родителей и сестры Лидии.
Сама же Лиля Брик первый раз в советское время выехала за границу (в Латвию) за английской визой в октябре 1921 года. В Англии в это время оказалась и Эльза, успевшая к этому моменту расстаться с мужем.
Не получив английскую визу и прожив в Риге безбедно четыре месяца, она нашла там издателя для Маяковского. У некоторых биографов Лили Брик сложилось впечатление, что она выезжала в Латвию по чекистским делам, а с ней одновременно уехал и дипломат — особоуполномоченный иностранного отдела ВЧК Эльберт, через которого при его частых поездках в Москву она и передавала письма Маяковскому. Основной призыв писем Маяковскому — «Жди меня! Не изменяй! Я ужасно боюсь этого». В Москве Лилю ожидала новая поэма «Люблю», ей посвященная.
Существует предположение, что английские власти не предоставили визу Лиле Брик, имея в виду то особое положение, которое она занимала по сравнению с остальными гражданами страны. Отметим, что первый выезд за рубеж (в Латвию) у Маяковского состоялся только в мае 1922 года!
Правда в апреле 1922 года Лиля Брик снова была в Латвии для получения уже готовых виз в Англию и Германию, а 2 мая в Ригу выехал и Маяковский.
«Сразу же по приезде в Ригу, после сдачи паспорта на визирование, за Маяковским была установлена слежка. Политическая охранка завела на него досье и следила за каждым шагом поэта. Чтение лекций и стихов не было разрешено, отпечатанный тираж поэмы «Люблю» конфискован полицией» (Михайлов).
Летом 1922 года на даче в Пушкине Лиля познакомилась с еще одним дачником — Александром Михайловичем Краснощековым (Абрамом Моисеевичем Тобинсоном, или, по Другим данным, он именовался Фроим-Юдка Мовшев Краснощек), в это время бывшем заместителем наркома финансов, членом комиссии по изъятию церковных ценностей, то есть «по грабежу имущества различных конфессий, прежде всего Русской православной церкви». И «только — только начавшийся роман Краснощекова и Лили был прерван ее заграничной поездкой... Верная своим принципам, новую увлеченность она ни от кого не скрывала. От Маяковского — в том числе». Затем «роман Лили с Краснощековым разворачивался в полную силу, он был у всех на виду...» (Ваксберг).
«Лиля Юрьевна письменно призналась Маяковскому, что не испытывает больше прежних чувств к нему...» (Михайлов).
Роман же Лили с Краснощековым прервался печальным образом: он растратил крупные суммы государственных средств, вместе со своим братом Яковом устраивал совершенно дикие кутежи. В обвинительном же заключении о «деятельности» братьев Краснощековых говорилось, что они «заказывали своим женам каракулевые и хорьковые шубы...» Но в это время жена Краснощекова находилась в Америке и на роль жены тогда могла претендовать только Лиля. «Но ее имя., в судебных документах не упоминается. Компетентные органы щадили Лилю уже тогда» (Ваксберг).
Хотя Краснощекова освободили «по состоянию здоровья», но «вся Москва» «ломилась на премьеру спектакля», где Лиля Брик была выведена как Рита Керн, которая соблазнила директора банка и была представлена автором пьесы как исчадие зла.
Состоянию дел в «семье» был несколько позже посвящен памфлет, написанный первым французским послом в советской России Полем Мораном «Я жгу Москву». «Позднейшие исследователи... объясняют антисемитскую направленность новеллы поразившим Морана обилием евреев среди советской верхушки...». (Ваксберг). Здесь Лиля была выведена как Василиса Абрамовна, а Осип, объединенный с Краснощековым, стал называться Бена Мойшевич.
Поездка Лили Брик в Англию и Германию была отложена до осени, а в это время в «салоне» Бриков появился новый человек, которого они ласково называли «Яня» — Агранов, подлинное имя которого было Яков Саулович Сорендзон, в то время следователь ВЧК. Жена Агранова впоследствии написала, что муж в то время возглавлял отдел, занимающийся надзором за интеллигенцией.
«При Дзержинском состоял... кровавейший следователь ВЧК Яков Агранов, эпилептик с бабьим лицом...» — так характеризовал Роман Гуль («Дзержинский», М., Молодая гвардия, 1992) человека, которого у Бриков ласково называли Яней.
Роман Гуль продолжает: «Он убил многих известных общественных деятелей и замечательных русских ученых: проф. Тихвинского, проф. Волкова, проф. Лазаревского, Н.Н. Щепкина, братьев Астовых, К.К. Черносвитова, Н.А. Огородникова и многих других... Агранов уничтожал цвет русской науки и общественности, посылая людей на расстрел за такие вины, как «по убеждениям сторонник демократического строя» или «враг рабочих и крестьян» (с точки зрения убийцы Агранова). Это же кровавое ничтожество является фактическим убийцей замечательного русского поэта Н.С. Гумилева».
<< [1] ... [49] [50] [51] [52] [53] [54] [55] [56] [57] [58] [59] [60] ... [69] >>
