В.И. Бояринцев. «Перестройка от Горбачева до Чубайса»
Интересно то, что, видимо, первым литературным сочинением Осипа Брика была рецензия на «Облако в штанах», а сама Лиля признавалась, что до Маяковского у Бриков к литературе был пассивный интерес. Из дальнейшего будет видно, что возникший литературный интерес к творчеству Маяковского у Бриков был активно коммерческим.
Вот признание Лили по поводу ее отношения к Осипу, «которое повергает в сложные раздумья» (цитируется по Михайлову): «Я любила, люблю и буду любить Осю больше, чем брата, больше чем мужа, больше чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, ни в какой литературе., Эта любовь не мешала моей любви к Володе. Наоборот: возможно, что если бы не Ося, я любила бы Володю не так сильно. Я не могла не любить Володю, если его так любил Ося».
Эта ситуация в «семье» не вызывала радости ни у матери Лили, ни тем более в семье Маяковских. В марте 1919 «семья» переезжает в Москву и живет в маленькой комнате («Двенадцать квадратных аршин жилья...»), затем Маяковский получает комнату в Лубянском проезде, эта комната в коммунальной квартире стала его рабочим кабинетом.
Лето «семья» провела на подмосковной даче — в поселке Пушкино, где Маяковский целыми днями работал, а остальные два члена семьи загорали и весьма приятно проводили время.
В 1920 году «семья» переехала в Водопьяновский переулок, где было уже две комнаты, здесь Маяковский проводил большую часть времени, «будучи гражданским мужем замужней (формально) Лили Юрьевны Брик». «Квартира в Водопьяном, где созданный Лилей «творческий» беспорядок тоже по-своему отражал эстетику революции, перевидала великое множество знаменитостей, которые пользовались здесь полной свободой слова и поведения. Борис Пастернак, Сергей Эйзенштейн, Дзига Вертов, Казимир Малевич и другие виднейшие представители нового искусства покидали квартиру в Водопьяном лишь для того, чтобы уступить место очередным гостям, для которых всегда был здесь и стол, и дом, и постель» (Ваксберг). Последнее тоже очень верно характеризует «хозяйку» дома, чьи постельные истории ею не скрывались и были широко всем известны.
То, что Маяковский страдал, ничуть не волновало его «гражданскую» жену, которая говорила: «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи». Добавим, что за хорошие стихи Маяковский получал хорошие деньги, что позволяло при этом хорошо жить другим членам «семьи».
Летом 1922 года у Лили Брик возникло новое увлечение. «Из текста поэмы «Про это» можно извлечь упоминание о «ревностях», проливающее свет на ситуацию. Но взгляд на это у нее и у Маяковского был неодинаков. «Законная» жена одного мужа и действительная (или, как говорят, гражданская) другого, Лиля Юрьевна в своем кругу исповедовала полную свободу от матримониальных обязательств» (Михайлов). Или, проще говоря, «спала» с кем хотела.
В конце 1922 года Маяковский с Лилей Брик по договоренности расстаются на два месяца, что привело к написанию поэм о любви «Про это» и «Люблю». Лиля же Брик, будучи сторонницей «свободной любви», продолжала жить беспечно и весело, «к концу жизни даже теряя представление о возрасте» (Михайлов).
«Лиля — с безупречно точным расчетом, совершенно сознательно, чего и сама впоследствии никогда не отрицала, — шла на это (заставляя Маяковского страдать. — В. .), побуждая его столь мучительным образом приковывать себя цепью к письменному столу» (Ваксберг). И это было вполне в духе семьи Бриков — надо было как можно лучше жить в это очень тяжелое для страны время, а своим трудом Брики, естественно, не могли зарабатывать так, чтобы удовлетворять собственные растущие потребности.
«Асеев тогда писал, что «между Маяковским и ближайшими окружавшими его людьми была серьезная принципиальная размолвка», Асеев знал, что Лиля была сторонницей «свободной любви», а Маяковский, по словам Асеева, не мог жить так, чтобы «реализовать свои чувства, имея результатом такой реализации только гонорары, чтобы таскать закупленные на эти гонорары закуски и сласти в литературный салон», который содержали Брики (излагается по Михайлову).
В начале 1923 года современники отмечали необычайный взлет лирического дарования Маяковского, а «семья» по-прежнему оставалось семьей, а поэт оставался ее кормильцем и поильцем. «Современники обоего пола отмечают, что Маяковский оставлял ощущение нравственной опрятности. Не выносил скабрезных анекдотов и таких же разговоров о женщинах. Он не был Дон Жуаном в отношениях с женщинами. Для этой роли ему не хватало многого...»(Михайлов).
В 1926 году Маяковский получает небольшую четырехкомнатную квартиру в Гендриковом переулке, куда вселились также и Брики, дружба с которыми «все время требовала материального подкрепления», конечно, со стороны Маяковского. И теперь Осип Брик, «нигде подолгу и серьезно не работавший... оказался нахлебником в «семье»: бывший муж у второго бывшего мужа своей жены» (Михайлов).
1927 год в жизни Маяковского и «семьи» характеризуется несколькими моментами: 1) постоянным участием в лефовских собраниях в Гендриковом переулке Якова Сауловича Агранова, крупного работника ведомства Ягоды, потом ставшего заместителем наркома, 2) неожиданно возникшем председательством (вместо Маяковского) на собраниях ЛЕФа Лили Брик (ЛЕФ — Левый фронт искусств, литературно-художественное объединение, созданное в конце 1922 года, во главе которого стоял В. Маяковский), 3) высшей точкой признания Маяковского как поэта при жизни, 4) осознанием им необходимости определиться в личной жизни, 5) для Осипа Брика это был год закрепления отношений с Евгенией Соколовой (Жемчужиной) и работы в качестве сценариста, 6) для Лили Брик это был год завершения романа с Краснощековым и Кулешовым, а также первой любовной неудачи с Пудовкиным.
Как уже отмечалось выше, женщинам и женам своего кружка Лиля Юрьевна внушала идеи «свободной любви» и сама неуклонно следовала этим идеям. «Не отягощенные домашними заботами, службой, они с Осипом Максимовичем жили легко и праздно... В «семье» держали домработницу при неработающей хозяйке, платить за нее... должен был Маяковский. И как бы само собой установилось, что кормить и одевать «семью» оказался обязанным он же» (Михайлов).
Бывали случаи, однако, когда Лиля Юрьевна ограничивала свободу любви (естественно, не свою), когда возникала опасность ухода Маяковского из «семьи» по причине влюбленности его в какую-либо женщину. «Эта потеря не была предусмотрена программой свободной любви» (Михайлов).
Опасные для «семьи» случаи бывали. Стоило Маяковскому влюбиться в другую женщину, как это событие сразу же оценивалось Бриками с точки зрения возможного выхода поэта из «семьи». Если ситуация казалась критической, то принимались самые разнообразные методы для ликвидации опасности, вплоть до подключения родственного Брикам ВЧК-ОГПУ-НКВД.
Сама же Лиля, по словам А. Ваксберга, «никаких уз не признавала и каждый раз считала своим мужем того, кто был ей особо близок в данный момент». Отметим, что таких было немало!
Некоторым казалось, что Маяковский очень богат. Видимо, это мнение основывалось на его необычайной щедрости. Когда у него были деньги, он угощал друзей, дарил подарки, давал деньги взаймы, помогал сестрам и матери, которой давал деньги ежемесячно.
И он был совершенно прав, когда писал: «Мне и рубля не накопили строчки...» («Во весь голос»), ибо «семья» постоянно заботилась о том, чтобы побыстрее истратить полученные Маяковским деньги.
В этом плане особенно характерной была история с «автомобильчиком».
В конце октября 1924 года Маяковский отправился в Париж через Ригу и Берлин. Жизнь Маяковского в Париже находилась под присмотром сестры Лили — Эльзы, которая опять «сдружилась» с Андре Триоле, с помощью которого для Лили была куплена новая шубка, которая в дополнение к краснощековской «приятно обогатила Лилин гардероб» (Ваксберг). Но кроме этого был заказан чемодан свиной кожи, куплены шляпки, духи, на очереди были и пижамки.
Но, как известно «аппетит приходит во время еды», и вот при поездке Маяковского в Париж осенью 1928 года Лиля пишет вдогонку письмо, напоминая: «Про машину не забудь:
1) предохранители спереди и сзади, 2) добавочный прожектор сбоку, 3) электрическую прочищалку для переднего стекла, 4) фонарик с надписью «stop», 5) обязательно стрелки электрические, показывающие, куда поворачивает машина, 6) теплую попонку, чтобы не замерзала вода, 7) не забудь про чемодан и два добавочные колеса сзади. Про часы с недельным заводом. Цвет и форму... на твой и Эличкин вкус. Только чтобы не была похожа на такси...»
Но сразу просьбу «семьи» Маяковский не мог исполнить, так как «навернулись знакомцы», а именно — Маяковский выехал в Ниццу для свидания со своей трехлетней дочерью и ее мамой — американкой Элли Джонс. «О романе с Элли Маяковский, кажется, никому не говорил, кроме своей сестры Ольги, через которую шла переписка. Кого он боялся? В первую очередь, конечно, Лили Юрьевны. Но Лиля Юрьевна была связана с органами ЧК-ГПУ — с Аграновым...»(Михайлов).
После же возвращения из Ниццы Маяковский познакомился с Татьяной Алексеевной Яковлевой, уехавшей из России в 1925 году. «Это была замечательная пара. Маяковский, очень красивый, большой. Таня тоже красавица — высокая, стройная, под стать ему», — пишут художники, супруги Шухаевы.
Маяковский с первого взгляда влюбился в Татьяну Яковлеву, и в его стихотворениях после пятилетнего перерыва возобновилась любовная тема. Это «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой», которое было опубликовано только в 1956 году.
«Владимир Владимирович не только влюбился в Татьяну, но он сразу же обнаружил свои намерения жениться на ней, увезти ее обратно в Россию. Стихи поэта вновь подымаются До самых высот утонченной лирики, «из зева звезд взвивается слово золоторожденной кометой»» (Михайлов).
Знакомство Маяковского с Татьяной устроила Эльза, но «шальная идея — сводить Маяковского с барышнями в его вкусе — принадлежала Лиле и использовалась ею не раз» (Ваксберг).
Об этом событии, естественно, сразу же пошли донесения Эльзы Триоле в Москву Лиле Брик, но сестры не сразу поняли, насколько это дело серьезно, понимание пришло после появления стихов Маяковского, посвященных не Лиле, это был тягчайший удар по ее самолюбию и еще более ощутимый удар в будущем по ее благосостоянию.
Но не только Эльза информировала «семью» о парижских делах Маяковского. Был еще один человек — дипломат Захар Ильич Волович (для своих товарищей чекистов известный как Вилянский — или как Зоря для друзей), который поддерживал связь с Эльзой и регулярно переправлял Лиле французскую косметику.
Пока же из Москвы шли напоминания об автомобильчике, да еще последней марки, а после покупки — об обмене, так как марка и цвет машины в Москве не понравились. Здесь же шли просьбы об «абсолютно блестящих» чулках и напоминание: «Телеграфируй автомобильные дела». Вот какие «сувениры» из Парижа заказывала Лиля Маяковскому: «Рейтузы розовые 3 пары, рейтузы черные 3 пары, чулки дорогие, иначе быстро порвутся... Духи Rue de la Paix, пудра Hubigant и вообще много разных, которые Эля посоветует. Бусы, если еще в моде, зеленые. Платье пестрое, красивое, из креп-жоржета, и еще одно, можно с большим вырезом для встречи Нового года».
И Маяковский предпринимает большие усилия в поисках заработка, а ведь деньги требовались немалые, делает все для удовлетворения очередного каприза «семьи».
Маяковский вернулся в Москву 8 декабря, а вдогонку шли донесения из Парижа о его любовных делах, но получение «автомобильчика» и отдаленность соперницы несколько смягчали положение дел в «семье». Наверняка доставка «автомобильчика» через границу не обошлась без помощи задушевного друга Лили — Яни Агранова.
Эта история имела продолжение — Лиля на «автомобильчике» сбила маленькую девочку, дело обошлось без судебных последствий, что едва ли опять было возможно без вмешательства Агранова, а после этого Лиля уже не решалась сама садиться за руль, а ездила с шофером. Но при следующей поездке Маяковского в Париж в 1929 году ему были перечислены все необходимые запасные части для автомобиля, которые следовало купить.
<< [1] ... [48] [49] [50] [51] [52] [53] [54] [55] [56] [57] [58] [59] ... [69] >>
