О. Мороз. «Хроника либеральной революции»
Насчет угрозы тюрем и расстрелов — это не была риторика, навеянная моментом. Позже, когда все закончилось, Михаил Полторанин рассказывал:
— С их стороны было все подготовлено, причем, прекрасно подготовлено. Когда мы приехали (в Кремль, 3 октября, вскоре после начала мятежа. — О.М.), заскочил председатель Таможенного комитета и сказал, что Таможенный комитет взят и оттуда поступили команды в «Шереметьево» и другие аэропорты не выпускать ни членов правительства демократической настроенности, ни окружение президента, ни интеллигенцию, ни интеллигентов-демократов. То есть они уже готовили нам с вами утро, расстрельное утро... Все у них было продумано, все шло широким фронтом.
Кремль начинает просыпаться
Исполнительная власть и подчиненные ей силовые структуры начало вооруженного мятежа просто проспали. Утром 3 октября у президента состоялось совещание с участием первых лиц государства, министров-силовиков. Ни слова о том, что ситуация в Москве вот-вот выйдет из-под контроля (а об этом можно было судить хотя бы по беспрецедентному столкновению сторонников ВС с ОМОНом, произошедшему накануне на Смоленской площади), не было сказано. Обсуждали... ситуацию в регионах. Общая оценка довольно спокойная: крупных беспорядков не предвидится, региональные власти в целом лояльны, проведение выборов обеспечат. Как заметил Гайдар, информацией о том, что именно на сегодня оппозиция запланировала переход к активным силовым действиям в столице, Министерство безопасности либо не владело, либо решило не делиться с президентом и правительством.
Вообще, беспечность, царившая в те предгрозовые часы в Кремле, просто поражает. Надо было в течение долгих месяцев вести напряженную, изнурительную борьбу со смертельным врагом, чтобы в последние, решающие часы фактически полностью довериться традиционному русскому «авось!». Вот как об этом вспоминает тогдашний пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков:
«В Кремле, похоже, все еще не улавливали предельной остроты момента. Сразу после скомканной поездки на Арбат (2 октября. — О.М.) Борис Николаевич уехал за город на дачу. Помощники, с учетом того, что был субботний день, уехали часа в три-четыре. Предполагалось, что следующий воскресный день будет нерабочим...
Вспоминая эти дни сегодня, не могу не думать об удивительном сочетании решимости и крайнего легкомыслия, если не сказать — некомпетентности... Поразительное дело: 3 октября Руцкой отдает приказ о начале штурма здания мэрии, а помощники президента узнают об этом из телевизионных репортажей, находясь кто дома в Москве, кто на дачах...
Звучит нелепо, но в Службе помощников не была предусмотрена даже возможность быстрого возвращения в Кремль. Все шоферы были отпущены по домам...
Могу сказать по этому поводу только одно — никто в президентском окружении не только не планировал, но, видимо, и не готовился к силовым контрмерам в ответ на провокации сторонников Верховного Совета...»
Ясно, что, когда непримиримая оппозиция перешла к активным силовым действиям, какое-то время адекватного сопротивления им просто не было. Костиков: «Власть находилась в растерянности, отчасти в параличе».
Тем не менее, около шести вечера Ельцин ввел в Москве чрезвычайное положение. Оно было введено задним числом — с 16—00. По-видимому, как раз для того, чтобы показать, что Кремль достаточно оперативно отреагировал на вооруженный мятеж, что не было часов бездействия и растерянности.
Эта путаница с временем введения ЧП дала противникам президента повод обвинять его в том, что это он, мол, сам спланировал такие «провокации», как штурм мэрии. Иначе, дескать, не объяснишь, почему в указе о введении ЧП с 16—00 уже содержится упоминание об этом штурме, тогда как в действительности он произошел позже. В частности, такое обвинение адресует Ельцину Иван Иванов. При этом он сам же ничтоже сумняшеся описывает, как этот штурм осуществляли Макашов и другие. Что, они это делали, реализуя план Ельцина? Изумительная логика.
В указе о введении чрезвычайного положения, называя зачинщиков вооруженного мятежа, Ельцин использовал осторожную формулировку — «преступные элементы, подстрекаемые из Дома Советов». В самом деле, в тот момент еще не было вполне ясно, кто же конкретно подготовил кровопролитие в городе, кто дал отмашку к его началу. Все это, повторяю, оказалось довольно неожиданным для Кремля. И лишь позднее ситуация прояснилась...
В девять вечера «Эхо Москвы» сообщало про обстановку возле «Останкина»:
«Обстановка сейчас тяжелая. Продолжаются перестрелки. На данный момент горит угол здания, где находятся эфирные студии и Информационное телевизионное агентство (то есть угол здания АСК-3. — О.М.). В ближайшее время к зданию «Останкина» должно прибыть подкрепление сторонникам президента и силам, верным руководству страны...».
Но помощь вроде бы направляется и мятежникам:
«От Белого дома в район Останкина отправились еще семь машин с людьми. Среди них есть вооруженные».
Руцкой неистовствует в эфире:
— Внимание! Приказываю стягивать к «Останкино» войска! Стрелять на поражение!..
Однако уже в 22—20 Вячеслав Брагин сказал по тому же «Эху Москвы», что возле «Останкина», по-видимому, наступил перелом: подошли БТРы, они окружили телецентр и верховыми очередями рассеяли нападающих по кустам вокруг телерадиоцентра; атаки на АСК-3 уже не предпринимаются, хотя он продолжает гореть — боевики не подпускают к нему пожарные машины. «Я думаю, что их песенка спета», — сказал Брагин, имея в виду напавших на «Останкино» макашовцев.
Подошедшие БТРы — это, надо полагать, 2-й мотострелковый полк дивизии Дзержинского, посланный Куликовым на помощь «Витязю» и в самом деле, по общему свидетельству, вызвавший панику среди белодомовского войска.
Оттесненные от телецентра боевики начали строить баррикады. БТРы, не прекращая стрельбы, смели их. По-видимому, именно в этот момент сражение достигло высшего накала. Из обоих зданий телецентра велась беспорядочная стрельба трассирующими очередями, БТРы, ведя огонь, кружили вокруг телецентра... По мегафону штурмующие обратились к противоположной стороне с призывом, чтобы им предоставили возможность убрать раненых и убитых. Им ее предоставили.
К этому моменту первый телеканал уже возобновил вещание через «Шаболовку». Телевизионщики готовились восстановить выход в эфир через «Останкино».
В самом пекле
Поздно вечером, возвращаясь от Моссовета, в вагоне метро мы с женой встретили своего младшего сына Филиппа. Пришли в ужас: оказывается, он весь вечер провел как раз возле останкинского телецентра, готовил репортаж для информагентства ИМА-пресс, где в ту пору работал.
— В Останкино я приехал в начале восьмого вечера, — рассказывал после Филипп. — Толпа «оппозиционеров». Как говорится, навскидку — тысячи три. Радостные вскрики: «Радио — наше! Осталось телевидение!». «Радио» — это АСК-3, напротив главного здания телецентра. Перед телецентром выстраиваются отряды, готовые идти на штурм. Среди зевак шныряют какие-то юнцы с канистрами бензина, спрашивают у всех пустые бутылки — для «зажигалок». Оружие «ополченцев» — железные прутья, а также конфискованные у милиции металлические щиты и дубинки. Автоматов почти нет. Кто-то дергает меня за рукав. Обернувшись, я вижу совершенно невменяемое лицо моего приятеля по журфаку Алексея Чупова, работающего в «Московском телетайпе». Оказывается, они с оператором были у входа в здание АСК-3, когда начался штурм. Рядом с ними рванул взрывпакет. Оператора взрывной волной отбросило в сторону, а Алексея, видимо, слегка контузило. Во всяком случае, он не слышит, что я ему говорю, а потому, не реагируя на мои слова, отправляется дальше искать своего коллегу. Все присутствующие необычайно воодушевлены после успехов на Крымском мосту и возле мэрии. Полная уверенность, что «Останкино» будет взято через считанные минуты. Однако как раз через эти считанные минуты появляются БТРы. Они опускают штурмовиков с небес на землю. В буквальном смысле: открывают огонь поверх голов и заставляют всех лечь на асфальт, за бетонные бордюры. Распластываюсь и я. В этот же момент сзади, из окон телецентра раздаются автоматные очереди. И макашовское войско, и просто соглядатаи почувствовали себя очень неуютно под перекрестным огнем. «Массовка» стремительно пошла на убыль. Игра в войну закончилась. Началась война.
Одним из заданий Филиппа было взять интервью у кого-нибудь из лидеров мятежников.
— Виктора Анпилова, — рассказывал сын, — я нашел довольно далеко от эпицентра событий — в леске между АСК-3 и Останкинской башней. Еще полчаса назад он что-то орал в мегафон бодро-призывно, а сейчас предусмотрительно залег под деревом, хотя наступило некоторое затишье. Впрочем, неистовый коммунистический лидер, по-видимому, об этом не догадывался. Когда я к нему подошел, он нехотя высунул голову из укрытия и, осознав, что стрельба прекратилась, встал и отряхнулся. На мой вопрос, как он оценивает обстановку, сказал, что сам ни черта не знает. Не знает, к примеру, чьи это БТРы. Впрочем, тут же вошел в привычную для себя роль и рекомендовал мне готовить бутылки с зажигательной смесью (он принял меня за своего, «трудоросса»). Даже подсказал рецепт их приготовления. Окончательно придя в себя, он сообщил в мегафон кучковавшимся вместе с ним соратникам, которые ретировались от телецентра, что арестован мэр Москвы Лужков, и поздравил их с этим. На мой недоуменный вопрос об источнике этой информации Анпилов не моргнув глазом заявил: «Я знаю о ситуации столько же, сколько и ты. Но я боец. Я хочу поддержать дух народа и потому об этом говорю. Говорю, что Лужкова поймали...». По словам Анпилова, с минуты на минуту в Останкино должна подойти машина, посланная к Белому дому за оружием. Слава Богу, не подошла, иначе не миновать бы еще более крупного кровопролития. Впрочем, какой-то мальчишка, вдохновленный призывом своего вождя, полез с «зажигалкой» поджигать протараненный БТРом автобус, стоящий поперек улицы. Потом войска очищали улицу Академика Королева. Пули ложились все ниже и ниже. Была перестрелка возле останкинского пруда. В какой-то момент кругом воцарился сущий ад. Трассирующие очереди слились в один огненный шквал. Снова и снова раздавались призывы «оппозиционеров» ехать то к Белому дому, то к Краснопресненскому райсовету за оружием, но было ясно, что сражение за «Останкино» ими проиграно...
Еще Филипп рассказал о том, чего своими глазами не видел, но что слышал от одного из встреченных им возле «Останкина». Когда появились и открыли огонь БТРы, этот человек растянулся на асфальте вместе со всеми. После того как боевые машины сделали несколько рейсов туда и обратно перед телецентром, неподалеку от себя он заметил парня, который, скрежеща зубами, грыз валявшуюся на земле металлическую трубу: его переехал БТР, и, видимо, боль его терзала невыносимая...
Сколько их тогда было, случайных и неслучайных жертв мятежа, бессмысленного и беспощадного!
«Вести» не отключились
Поистине всенародную славу во время октябрьских событий обрела программа «Вести» Российского телевидения, а ее ведущие — Валерий Виноградов, Сергей Возианов, Светлана Сорокина, Михаил Пономарев, Александр Шашков — стали чуть ли не национальными героями. На славу «Вестей» в какой-то степени поработало уже упомянутое перестраховочное, в самый решающий момент отключение первого канала. Председатель телерадиокомпании «Останкино» Вячеслав Брагин объяснил это отключение среди прочего и тем, что он, дескать, не хотел подвергать риску журналистов. У тех, кто возглавлял тогда «Вести», тревога за сотрудников тоже была, но канал продолжал работать...
— Мне не хотелось бы критиковать действия Брагина, тем более что с такой критикой уже выступили все кому не лень, — рассказывал мне вскоре после событий директор информационных программ РТР Александр Нехорошев. — Но все же скажу несколько слов... Я думаю, что проблема Брагина — это проблема пребывания на некоем посту человека, который занимается не своим делом. Он нашел удобную формулу для своих действий — нежелание подвергать риску журналистов. Она очень гуманна, но с точки зрения профессионалов она неприемлема. Внутри нашего цеха доминируют совершенно иные понятия о том, как мы должны действовать в критической обстановке наподобие той, какая возникла 3—4 октября, и чего ждет от нас общество. Когда я услышал о приказе путчистов штурмовать «Останкино», — где-то в середине дня по «Маяку», — я этому не поверил. Может быть, потому, что мы все время работаем в атмосфере опасности: почти ежедневно у нас раздаются звонки с угрозами... Тем не менее, сразу же примчался сюда, на Ямское поле. Предупредил службу безопасности, чтобы она попросила дополнительную охрану: вы ведь знаете, что не только «Останкино», но и мы не имели серьезной охраны. В обычной ситуации «Вести» идут из «Останкина». В тот вечер там работала бригада Саши Шашкова. А центр управления «Вестями» здесь, на Ямском, вот в этой комнате, где мы с вами сидим. Чем ближе к семи часам, тем тревожнее становились голоса людей, которые докладывали об обстановке в «Останкине». Тем не менее, бригада там готовилась к выпуску. Никто и в мыслях не держал, что придется эвакуироваться оттуда. Около половины восьмого стало ясно, что программа может не выйти. Студия «Вестей» находится на втором этаже, как раз над кабинетом руководителя ИТА Бориса Непомнящего, где начался пожар. Я попросил сотрудников уходить через запасной выход и при этом, учитывая, как относятся к «Вестям» штурмующие телецентр, сорвать все таблички с дверей. В 19—35 мы начали готовиться к эфиру отсюда, с «Ямы»...
На минуту прерву рассказ Нехорошева... 19 августа 1991 года для меня первой приметой того, что не все еще пропало, что мятежникам может быть дан отпор, стал ватман на постаменте Долгорукого: «Нет — путчистам! Фашизм не пройдет!». Перед этим — то было еще утро, — обойдя весь центр Москвы, я ни одного слова поперек хунты не встретил. В этот раз такой первой приметой для меня, как, наверное, для многих, стало появление на телеэкране Валерия Виноградова — спокойного, уверенного, делового.
<< [1] ... [86] [87] [88] [89] [90] [91] [92] [93] [94] [95] [96] [97] [98] >>
