О. Мороз. «Хроника либеральной революции»

Один из лидеров «Российского единства» Михаил Астафьев произнес столь же суровый приговор: «Поступок Козырева беспрецедентен. Выбрали неподходящее место для шуток. В цивилизованных странах за это сразу увольняют с государственной службы...».

Ельцин почти сразу же отмежевался от странной выходки своего министра. Причина была понятна: кремлевский лидер только что, после тяжелой борьбы, заключил перемирие с оппозицией, и новое обострение отношений с ней было ему совершенно ни к чему. Главной политической целью для президента к тому моменту стал референдум. Важно было ни в коем случае не допустить, чтобы он по какой-то причине, тем более причине случайной и нелепой, сорвался.

По логике вещей, после стокгольмской мистификации Козырева Ельцин должен был бы в самом деле отправить его в отставку. Во всяком случае, пресса почти единодушно пророчила ее. Называлось даже имя наиболее вероятного преемника — российский посол во Франции Юрий Рыжов (тот, кого чуть более года назад прочили на место премьера). Однако, как ни странно, уже 17 декабря появились сообщения, что президент не собирается менять министра иностранных дел. Правда, это были неофициальные сообщения, но вроде бы из надежных источников...

Впрочем, даже и в том случае, если бы Ельцин в самом деле оставил Козырева в списке кандидатов в новый кабинет, считалось, это мало что изменит в судьбе Козырева, поскольку по новому закону о правительстве кандидатура министра иностранных дел, как и силовых министров, должна будет пройти через сито Верховного Совета, а уж он, всем было ясно, Козырева ни при каких обстоятельствах не пропустит. Правда, закон еще не был принят, но находился уже совсем «на выходе». Еще и 23 декабря «Коммерсант» писал: «Очевидно, предрешена судьба Андрея Козырева: даже и войдя в список, он скорее всего не будет утвержден Верховным Советом России». Депутаты приняли закон о правительстве 22-го числа, но по какой-то причине, — по-видимому, технической — 23 декабря он не был опубликован (как многие законы, он начинал действовать с момента опубликования). Как раз в этот день Ельцин подписал указ, которым утверждал состав нового правительства. Там, в числе других, присутствовал и люто ненавидимый оппозицией прежний глава российской дипломатии. «Проскочил».

Почему Ельцин не «сдал» Козырева, в общем-то тоже понятно. Принеся в жертву Полторанина, Бурбулиса и, главное, Гайдара, он, по-видимому, считал, что жертв уже достаточно. Да и вообще стремился выполнить свое обещание максимально сохранить костяк гайдаровской команды и в целом людей, приверженных реформам.

Сам Козырев остался убежден, что его «стокгольмский эксперимент» был оправдан, хотя и соглашался, что он был достаточно рискованным. В отличие от многих россиян, наивно уверенных, что демократический Запад настолько сильно озабочен судьбами российской демократии, что готов чуть ли не костьми ложиться ради ее выживания и укрепления, Козырев, как и многие другие опытные люди, хорошо знающие настроения западных деятелей, отнюдь не разделял такой уверенности.

— Наших партнеров на Западе надо подчас будить. Причем почти расталкивая, — говорил он в одном из интервью, объясняя, чем была вызвана его стокгольмская мистификация. — Они, конечно, очень сочувственно относятся к нашим реформам. Налицо желание, чтобы эти реформы победили. Но будем говорить откровенно. Мы знаем, что Запад, в общем-то, склонен к разумному, а подчас и более чем разумному эгоизму. Они живут своей, нормальной, жизнью, в которой тоже встречаются проблемы. Скажем, торговая война со Штатами или Маастрихт. Для них это очень серьезные вещи, они заслужили такой уровень проблем, и мы не принижаем их значение. У одного щи жидкие, а у другого жемчуг мелкий. В итоге сорока лет послевоенного развития они могут позволить себе задумываться над тем, что у них жемчуг мелкий. Но нам-то надо преодолеть этот их барьер разумного эгоизма. А для этого необходимо, чтобы человек не просто испытывал к нам симпатию, но еще и понимал, что наши реформы — это и непосредственно его касаемое дело. Значит, проблему наших реформ надо перевести на язык внешней политики...

По словам Козырева, Запад необходимо было «встряхнуть», показать ему, что происходящая в России внутренняя борьба за демократию и реформы неразрывно связана с внешней политикой, что наступление оппозиции на экономические реформы означает также и наступление на внешнюю политику, проводимую Ельциным. Если оппозиция, не дай Бог, победит, внешнеполитический курс окажется примерно таким, как он, Козырев, обозначил его, выступив в Стокгольме. Иными словами, глава российского МИДа провел в шведской столице своего рода сеанс шоковой терапии.

Первые заявления Черномырдина

14 декабря, сразу после первого заседания правительства, которое он вел, Черномырдин сделал свое знаменитое заявление — он, дескать, за реформы, он «за рынок, но не за базар». Трудно было понять, что конкретно сие означало. Но в общем-то догадаться было можно: новый премьер собирается создать что-то «большое и светлое», не то, что получилось у правительства Гайдара, чья экономическая политика, по словам Черномырдина, была не более чем «импровизацией».

Вообще, надо сказать, новый премьер, не очень-то стеснялся в выражениях, характеризуя деятельность прежнего кабинета и его главы, в то время как Гайдар, напротив, проявлял сдержанность в публичных оценках тех или иных шагов своего преемника, даже совершаемых им очевидных глупостей, — а их было немало, — стараясь ему не мешать и, очевидно, чтобы не быть заподозренным в каких-то ревнивых или мстительных чувствах. Лишь по прошествии значительного срока Егор Тимурович почувствовал себя в этом отношении более свободным и стал позволять себе более жесткие высказывания о деятельности Черномырдина на премьерском посту.

Черномырдин так обозначил свои приоритеты в экономической политике:

«Прежде всего, конечно, надо остановить спад производства, потому что никакая реформа не пойдет, если мы совсем разрушим производство, промышленность. Поэтому я считаю, что сейчас реформа должна приобрести несколько иное звучание, то есть нам нужно перейти на следующий этап: обратить серьезнейшее внимание на производство. Это нам позволит больше сделать для сельского хозяйства... Я считаю, что нужно делать опору на основные наши базовые отрасли, а уж это, я думаю, потянет за собой все остальное. Наша страна не должна превратиться в страну лавочников...»

За этим последовала серия аналогичных заявлений:

«Я, конечно, за рынок, за тот, который и выведет нашу страну. А то, что мы сегодня хотим опутать нашу державу лавками и на базе этого вывести экономику, поднять экономику, да еще улучшить благосостояние, думаю, что этого не произойдет... Конечно, основу должна составлять тяжелая отрасль, которая создаст базу для всех и для всего... Мы не можем допустить, да это, наверное, и невозможно, чтобы улучшить дела в сельском хозяйстве, чтобы поднять сельское хозяйство без развитой промышленности... Убежден, что и социальную сферу без тяжелой промышленности, без развитой промышленности мы не вытащим... Конечно, чтобы наполнить рынок товарами народного потребления, нужны мелкие предприятия. Еще раз, я не отказываюсь от этого. Только не за счет этого можно вывести страну...»

«Тяжелая промышленность», «тяжелая промышленность», «тяжелая промышленность»... Тут перед нами во всей красе предстает советский хозяйственник, тот самый «красный директор». Разбуди такого посреди ночи, спроси, на что нужно прежде всего делать опору в экономике, и он, ни секунды не раздумывая, ответит: на группу А, на производство средств производства; будет развиваться группа А, — будет двигаться вперед и все остальное, отнесенное к группе Б, к производству средств потребления... А уж о том, чтобы развивать средний и мелкий бизнес, в частности торговый, помогать «лавочникам», — об этом и говорить вроде бы унизительно и оскорбительно...

На вопрос, собирается ли он пойти навстречу промышленникам, которые требуют пополнения оборотных средств, ликвидации неплатежей, задолженностей за счет бюджета, дополнительного бюджетного кредитования, Черномырдин уже на той первой пресс-конференции 14 декабря честно признался, что он сам всегда был среди тех, кто выступал с такими требованиями: «ведь промышленность должна работать».

Трудно постичь, как могла прийти в голову Ельцину безумная идея выдвигать человека, вскормленного на догмах политэкономии социализма, на практике социалистического хозяйствования, не понимающего азов рыночной экономики, на роль лидера рыночных реформ.

Впрочем, если бы кресло премьера занял тогда Юрий Скоков, было бы, наверное, еще хуже. Черномырдин по крайней мере стал твердым политическим союзником президента, хотя, по-видимому, занял эту позицию не без колебаний. Что касается экономики, тут он проявил достаточную способность к обучаемости (другой вопрос, имел ли Ельцин или кто другой право заставлять страну, переживающую тяжелейший кризис, ждать, пока председатель правительства усвоит экономическую азбуку). Правда, лидером рыночных реформ Черномырдин так никогда и не стал, не мог стать, как говорится, по определению, но тем не менее... В случае Скокова Ельцин вряд ли мог рассчитывать даже на политическое союзничество.

Спикер предлагает поддержку

В принципе, политического союза премьера с президентом — по крайней мере столь тесного, — могло и не образоваться. С самого начала было ясно, что Хасбулатов постарается воспрепятствовать этому, заполучить Черномырдина к себе в друзья. Зря он, что ли, потратил столько сил, чтобы скинуть Гайдара? О страстных вожделениях спикера свидетельствовали, в частности, его сразу же зазвучавшие «ободряющие» заявления, адресованные премьеру. Так, 19 декабря он прямо заявил о своей поддержке Черномырдина, предупредив при этом, что новый глава правительства может столкнуться с аппаратным сопротивлением и саботажем. Посвященные увидели в этом посланную Черномырдину подсказку, кого он должен заменить в первую очередь, — руководителя аппарата правительства Алексея Головкова, приведенного на этот пост Гайдаром. И действительно, вскорости Головков был заменен «человеком Черномырдина», кондовым бюрократом Владимиром Квасовым, впоследствии попортившим много крови правительственным реформаторам.

К тому же Квасов, по свидетельству информированных людей, немало сделал для наведения мостов с Хасбулатовым. Тут он двигался навстречу спикеру, стремившемуся отколоть премьера от президента.

Немало таких речей и подсказок руководитель парламента посылал премьеру и в дальнейшем, — пока не убедился, что все его усилия в этом направлении тщетны. Премьер все более сближался с президентом. Черномырдин был слабым экономистом, посредственным политиком, но аппаратным чутьем обладал великолепным. Именно это чутье подсказало ему, какой выбор в данной ситуации более предпочтителен. Впрочем, возможно, он уже тогда почувствовал, при каком выборе его стремительно возрастающее личное состояние окажется наиболее защищенным.

Новая метла по-новому метет

Буквально сразу же после своего назначения Черномырдин принялся раздавать направо и налево государственные деньги. Уже через два дня — 16 декабря — он подписал постановление, согласно которому учащиеся средних специальных учебных заведений, студенты и аспиранты вузов и НИИ с 1 января обретали право раз в год пользоваться одним из видов транспорта — авиационным, железнодорожным, водным, автобусным — с пятидесятипроцентной скидкой на билет туда и обратно.

Конечно, неплохо, что кому-то, особенно из числа людей не очень обеспеченных, облегчается жизнь, но в условиях надвигающейся гиперинфляции так вот, без серьезных обоснований и просчетов, выбрасывать огромные суммы бюджетных денег... Это выглядело легкомысленно и безответственно. Это была обычная популистская акция из числа тех, что, будучи собраны вместе, шаг за шагом приближали страну к пропасти.

Далее последовали другие акции в том же роде. Распоряжением от 22 декабря премьер утвердил перечень научно-исследовательских учреждений, освобождаемых от налога на имущество. «Если не будет науки, — заявил Черномырдин, — не будет и страны... Даже в годы войны у нас наука была в лучшем состоянии, чем сегодня». Все правильно. Но то же самое можно было сказать и о многом другом...

Разумеется, Черномырдин расширил финансовую поддержку агропромышленного комплекса. В эту «черную дыру» дополнительно ушло свыше 160 миллиардов рублей.

Постановлением от 6 января премьер повысил минимальный размер оплаты труда бюджетников.

Однако самый серьезный шаг на этом пути Черномырдин сделал 18 декабря: в качестве поправки к бюджету уже уходящего, 1992-го года предложил выделить 200 миллиардов рублей льготного кредита родному топливно-энергетическому комплексу. Верховный Совет, разумеется, охотно принял это предложение: оно вполне соответствовало представлениям большинства депутатов о том, какой должна быть финансово-экономическая политика.

В результате масштабной кредитной эмиссии, предпринятой в декабре, после того как Черномырдин стал премьером, рубль снова резко пошел вниз, а доллар, соответственно, вверх. Если 5 января «зеленый» стоил 517 рублей, то 28-го — уже 572. Такова была цена принятых новым премьером мер по поддержке промышленности — эту задачу, как мы знаем, он считал в ту пору ключевой.

Цинизм популистов

В сущности, Черномырдин составил тут дружный дуэт с Верховным Советом, который упорно продолжал свою деятельность по разрушению российской экономики, — в частности, регулярно, без согласования с правительством и без оглядки на состояние бюджета, на его дефицит повышая минимальный размер пенсий и минимальную зарплату. Так, 15 января ВС принял решение увеличить минимальный размер пенсий почти в два раза. Министр финансов Василий Барчук пытался возражать, объясняя депутатам, что такое повышение неминуемо повлечет за собой и увеличение минимальной заработной платы, а все вместе это обойдется казне в гигантскую сумму — 15—17 триллионов рублей. Но депутаты проигнорировали его возражения.

<<   [1] ... [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39] [40] [41] [42] [43] ...  [98]  >>