Л.М. Млечин. «Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция»

Но разве виноват тот властитель, который дает свободу и пытается исправить ошибки прошлого, а не тот, кто, не сознавая своего долга, держит страну в железном корсете и мешает ей развиваться? Недовольство копится, и первая же попытка смягчить режим, сбить обручи приводит к тому, что бочка с порохом взрывается. Горбачев мог оттянуть эту катастрофу. Но не избежать. Слишком поздно! Сложившаяся в сталинские десятилетия административно-командная система реформированию не поддавалась.

Горбачев вернул людям то, что принадлежит им по праву, — свободу. Вернул обществу религию и церковь. Вернул России историю и национальное самосознание.

«Для меня является загадкой, — пишет известный философ Александр Сергеевич Ципко, — когда очевидные достижения перестройки, то есть произошедшую в те годы реставрацию русской культуры и мысли, не видят люди, считающие себя патриотами, почитающие Россию».

Молодежи сложно понять, «как трудно было человеку, наделенному от природы совестью и здравым смыслом, жить в советском обществе». Горбачев вернул право на историческую память, на правду о советской и русской истории, право увидеть мир своими глазами.

Думаю, правы те, кто перестройку и окончание холодной войны называют самым счастливым мгновением в нашей истории, — не считая, конечно, Дня Победы. Но на родине Михаилу Сергеевичу достались в основном проклятия.

Журналисты «Комсомольской правды» спрашивали Раису Максимовну:

— Вам, наверное, приходилось видеть Михаила Сергеевича отчаявшимся?

— Ни разу.

«За годы общения, — свидетельствовал его помощник Георгий Шахназаров, — мне приходилось видеть Михаила Сергеевича усталым, невыспавшимся, больным, но никогда взгляд у него не был потухшим».

«В Финляндии, — рассказывала его жена, — у Михаила Сергеевича спросили о его завидном самообладании. Он как бы в шутку назвал три причины. Первая — надо сказать спасибо родителям за генетическую способность самообладания. Вторая — спасибо Раисе Максимовне за помощь, поддержку и верность. А третья — вера в правильность жизненного выбора, поставленной цели».

«Не раз Михаил Сергеевич говорил, — вспоминал Наиль Биккенин, — что альпинистов больше гибнет не при восхождении на вершину, а при спуске, считая, что в не меньшей степени это относится и к политикам. Горбачев свой “спуск” совершил достойно… Держался спокойно, выдержанно, своих переживаний не выдавал, не запил (этого за ним вообще не водилось), а нашел себе занятие: лекции, мемуары, встречи, создал собственный фонд…»

Горбачев — трагическая и выдающаяся фигура, честный человек и одаренный политик, который, принимая решения, не ставил во главу угла условие собственного политического выживания.

Если бы он думал о себе, то в любой момент мог сменить курс и пустить в ход силу. И по сей день оставался бы генеральным секретарем ЦК КПСС — здоровьем бог не обидел.

На одном из пленумов ЦК Горбачев обратился к сидящим в зале:

— А что, наверное, вы все думаете, не пора ли наконец генсеку проявить характер?

И стукнул кулаком по столу. Зал обрадованно зааплодировал. Ведь перестройка стала для народа праздником избавления от надоевшей и опротивевшей всем власти. Самодовольные начальники, которых никто не выбирал, которые сами себя назначали на высокие должности, обнаружили, что их ненавидят и презирают.

— Вот, оказывается, чего вы хотите, — разочарованно произнес Горбачев. — Только в кулак и верите.

Демократия — не подарок, не самостоятельно действующий механизм, а форма политической культуры, которую следует развивать и поддерживать. От Февраля до Октября прошло слишком мало времени. От внезапно свалившейся свободы растерялись. Вертикаль власти рухнула, а привычки к самоорганизации не было. Она бы появилась, но не хватило времени.

И сейчас любят говорить, что Россия не готова к демократии, и в семнадцатом звучало то же самое. Ребенок рождается на свет не красавцем. Трудно в этом крохотном существе разглядеть будущую красавицу или олимпийского чемпиона. Но на этом основании не надо выплескивать с водой и ребенка. Ему надо вырасти. А демократия в России такого шанса не получила.

В 1991 году писатель Валентин Григорьевич Распутин сказал Горбачеву:

— Пора употребить не только власть, но и силу для того, чтобы остановить зарвавшихся демократов, заткнуть им рот.

Все ждали, что ответит президент страны. Взгляд его стал мрачным, и он сказал хриплым голосом:

— Нет, что хотите, но крови не будет. Пока я президент, крови в стране не будет.

В другой ситуации Горбачев пророчески заметил:

— Вы и представить себе не можете, как это легко — повернуть назад. Одного слова достаточно.

Он не слабый и не слабонервный. Но не желал принуждения, пытался избежать разделения общества, раскола, разрыва. Добровольно отказался от самовластья, от диктатуры. Хотел, чтобы в обществе привыкли договариваться, а не насиловать друг друга.

Последний пресс-секретарь Горбачева Андрей Грачев приводит любопытные слова Александра Яковлева о Горбачеве:

— Он может то, чего бы я никогда не смог.

Имелось в виду поразительное тактическое мастерство Горбачева, способность к виртуозным политическим маневрам, которые, оставляя в растерянности его оппонентов, заставляли их маршировать против своей воли в нужном ему направлении.

— Я бы сто раз сорвался, — говорил Яковлев, — и сцепился бы с этими подонками, а он ухитряется с ними работать.

Михаил Сергеевич — большой мастер уговаривать, увещевать, убеждать и привлекать на свою сторону. Но есть задачи превыше человеческих сил. Не изменишь в одночасье то, что закладывалось десятилетиями, если не столетиями…

Горбачев — человек без комплексов, без внутренней обиды на весь мир. Михаил Сергеевич — в отличие от тех, кто был в Кремле до и после него, — не видел в оппоненте врага, которого следует немедленно уничтожить. В этом его отличие от большинства советских руководителей. Михаил Сергеевич не желал ломать людей через колено. Если вдуматься, именно за это его и упрекают.

«Забывчивые мы люди, — писал в годы перестройки один из лучших знатоков русской литературы Игорь Дедков. — Самовластья хочется, кнута. Потом дешевого пряника. И опять самовластья. И так без конца».

Раиса Максимовна рассказывала о дочери:

«Во втором классе Иришка писала сочинение “За что я люблю свою маму?”. Оказалось, что главное — за то, что “мама не боится волков”».

Волк не так опасен, как двуногое существо. Августовский путч, который окончательно разрушил единый Советский Союз, стал роковым для Раисы Горбачевой. Запертая в Форосе, она ждала худшего. Десять лет спустя Михаил Сергеевич рассказывал журналистам:

— Раиса Максимовна ударилась в панику. Хотела меня спрятать, боялась, что сделают инвалидом и покажут всему миру, что я действительно болен. Павлов же говорил, мол, Горбачев лежит в кровати, недееспособен и мурлыкает нечто невнятное. А довести до такого состояния пара пустяков: мужики навалились, вогнали что-то — и готово…

«Я стараюсь стереть из памяти некоторые особенно тягостные воспоминания, — говорит дочь Горбачевых Ирина. — И мне это удается. Так спокойнее жить. Наверное, это защита от пережитого стресса. Мой способ выжить. У мамы, по-моему, это не получалось… Только за то, что она открыто была рядом со своим мужем, мама расплатилась здоровьем».

<<   [1] ... [59] [60] [61] [62] [63] [64] [65] [66] [67] [68] [69] [70] ...  [115]  >>