ТИСКИ ОЛИГАРХИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИКИ

Станислав Меньшиков,

доктор экономических наук, профессор

1. Последствия для России
2. Как от них освобождаться
3. Как взимать налоги с ренты
4. Рентные налоги не помешают инвестициям
5. Сегодня нефтянка – отнюдь не локомотив роста

Последствия для России

В связи с делом «ЮКОС» главное внимание общественности приковано к конкретному конфликту между властью и определенной олигархической группировкой. Судя по недавнему решению правительства разрешить слияние «ЮКОСа» и «Сибнефти», никаких серьезных подвижек в сторону освобождения экономики от олигархических тисков не предвидится. Дело, по-видимому, ограничится сроком отсидки для одного миллиардера и одного охранника.

Ни президент, ни тем более премьер не ставят вопрос о том, чтобы вернуть государству хотя бы часть его потерь от продажи олигархам прежней государственной собственности по бросовым ценам. Например, заставить нефтяных магнатов поделиться с государством прибылью, которую они получили от астрономического роста рыночной стоимости их имущества, или о введении запретительного налога на многомиллионные дивиденды, которые они переводят за границу и не вкладывают дома.

Поэтому есть смысл посмотреть на проблему шире и понять, что дело вовсе не в личностях олигархов или высших государственных чиновников, а в сложившейся системе, винтиками в которой и являются Ходорковский и Абрамович, с одной стороны, Путин и Касьянов, с другой. Об этом и данная статья.

За последний десяток с небольшим лет в российской экономике сложилась инерционная самодовлеющая система, которая движется по спонтанно присущей ей траектории и изменить ее крайне трудно. Главные институциональные черты системы таковы:

• преобладание монополии над конкуренцией;
• доминирующая позиция финансово-олигархических групп при относительно слабом развитии банковского звена;
• тесное сращивание олигархии с государством при крайне слабой регулирующей роли последнего;
• непомерно высокая доля валовой прибыли в национальном доходе.

Эти особенности системы порождают определенные закономерности поведения экономических субъектов и макроэкономической динамики в целом. Например, преобладание монополии и олигополистических структур, создает типичную ориентацию компаний на получение прибыли не столько от увеличения объемов производства, сколько от максимизации доли прибыли. Такой тип поведения сложился уже в первые капиталистические годы, способствуя затягиванию кризиса и инфляции.

После финансового краха 1998 года конкурентоспособность отечественных производителей на внутреннем рынке повысилась за счет резкой девальвации рубля, и появилась возможность оттеснить продавцов импортных товаров. Это позволило впервые наращивать прибыль за счет роста объемов производства и продаж, а не только за счет доли прибыли в цене. Но и в новых, более благоприятных условиях производство увеличивалось так, чтобы не снижать рентабельность по продукции. Естественно, что это вызвало непомерный рост внутренних цен и сравнительно быструю потерю преимуществ в конкурентоспособности.

В современных зарубежных экономиках преобладание олигополии и отказ от ценовой конкуренции часто играет роль стимулятора качественных сдвигов в потребительских свойствах товаров и внедрения новых видов продукции. В России такое поведение не стало типичным. В российской практике скорее подтверждается известный тезис, что монополия рождает загнивание, т.е. тормозит технический прогресс.

Это не значит, что наши компании в принципе отвергают возможность и необходимость эксплуатации новых ниш. Нет, они это охотно делают, но, как правило, лишь том случае, когда новый вид продукции уже создан за рубежом и остается лишь его адаптировать к российскому рынку. Типичными примерами является бурное распространение мобильных телефонов и компьютерной сети Интернета. Но практически нет примеров внедрения производства новых видов товаров отечественного происхождения.

Одна из причин – сложившаяся инерция нежелания вкладывать капиталы в модернизацию производства и строительство новых предприятий. Действительно, постоянное обновление продукции, как показывает практика западных компаний, требует больших дополнительных затрат, рассчитанных на окупаемость в среднесрочной и долгосрочной перспективе. У большинства российских компаний, даже крупных и обладающих большими ресурсами, такого рода долгосрочная стратегия отсутствует. За более, чем декаду своего существования, российский капитализм практически не построил заново ни одного крупного предприятия, довольствуясь загрузкой существующих мощностей и использованием уже разведанных ранее и в принципе освоенных месторождений природных ресурсов. Даже в таком сверхприбыльном секторе, как нефть и газ, новое строительство практически сводилось к созданию трубопроводов с выходом на экспортные рынки.

К аналогичным последствиям ведет господство в экономике финансово-олигархических групп . В своем большинстве эти группы были созданы капиталистами, сосредоточенными на финансовых и иных спекулятивных операциях. Их главным интересом было не столько развитие и совершенствование производства, сколько захват наиболее прибыльных объектов бывшей государственной собственности и их использование в целях обогащения. В большинстве случаев такими объектами были топливно-сырьевые предприятия экспортного направления. В некоторых группах банки служили источником первоначального накопления денежных капиталов для последующего броска к главным нишам устойчивой природной ренты и сверхприбыли.

Постепенно, особенно после финансового кризиса 1998 года банки теряли свое значение, как главный источник получения прибыли и превращались во вспомогательное звено по обслуживанию и координации финансовых потоков близких к ним компаний. Это тормозило нормальное развитие банковского сектора, как особой отрасли, которая призвана обслуживать экономику в целом, а не только избранные группы клиентов.

Вот, например, как одно из изданий описывает особенности операций «МДМ-банка», входящего в финансовую группу Абрамовича-Дерипаски и близких к ним концернов: «На протяжении многих лет нормальный банковский бизнес в банке отсутствовал. Кредиты выдавались в основном инсайдерам группы, а сам банк зачастую выполнял роль казначейства при предприятиях группы, организуя оптимальные для налогообложения денежные потоки. Впрочем, кто из крупнейших российских банков этим не занимался, пусть первым бросит камень в МДМ».

Казалось бы, сами руководители банков должны быть заинтересованы в том, чтобы развивать кредитование предприятий, не входящих в узкие группировки, в том числе среднего и мелкого бизнеса, расширять потребительский и ипотечный кредит. Но, как видно, установка на краткосрочную максимизацию прибыли диктует приоритет задач по обслуживанию своей финансово-промышленной группы.

Дело не ограничивается только крупными московскими банками. Региональные и местные банки стараются строить свои операции по той же модели, т.е. ориентируясь на интересы контролирующих акционеров и связанных с ними компаний. Это ─ те же финансово-промышленные группы, но только регионального и местного масштаба.

Тормозящее влияние на экономическое развитие оказывает и тесное сращивание олигархии с государством на всех уровнях – центральном, отраслевом, региональном и местном – при крайне слабой его регулирующей роли. В современной капиталистической экономике действуют две принципиально отличные друг от друга модели. Для одной из них характерна деятельность государства в интересах всего капиталистического класса. Если система отклоняется от равновесия и попадает в кризисную полосу, государство корректирует возникающие перекосы даже если это противоречит интересам отдельных групп монополистической элиты.

При второй модели государство находится в прямой зависимости, если не в подчиненном положении от одной или нескольких олигархических групп. Поскольку условия общей стабильности нередко расходятся с интересами этих групп, роль государства, как орудия выправления диспропорций и перекосов в этих условиях неизбежно ослабляется. Ему приходится плестись в хвосте у частных интересов, что часто негативно влияет на общую хозяйственную конъюнктуру, не давая экономике развиваться в полную силу.

В России картина сплетения государства с бизнесом достаточно сложна. Есть сферы, настолько крепко подчиненные местным олигархическим группировкам, что центральной и даже региональной власти трудно или невозможно их контролировать. При Ельцине не только т.н. «семья», т.е. круг особо приближенных бизнесменов и чиновников, была практически куплена несколькими олигархами, но и значительная часть всего бюрократического аппарата была подчинена тем или иным группам и выполняла их волю.

При Путине был провозглашен принцип равноудаленности власти от олигархов, т.е. заявлено о необходимости сделать президента арбитром над капиталистической верхушкой. С прямым сращиванием высших эшелонов власти с конкретными олигархами, казалось, должно было быть покончено. Но, с одной стороны, остался неизменным и даже стал более регулярным институт встреч президента с теми же олигархами и попытки координировать с ними действия высшей власти. А, с другой стороны, появились признаки близости президента к новым группировкам, которые находились на вторых ролях при Ельцине и которые хотели воспользоваться новой обстановкой, чтобы суметь прихватить выгодные части экономического пирога. Эти схватки идут с переменным успехом.

Так, группа «Межпромбанка», якобы связанная с президентом, не смогла захватить контроль над «Славнефтью». Но Алексею Миллеру, поставленному Путиным на «Газпром» вместо Рэма Вяхирева, удалось, вместе с другими «петербуржцами», консолидировать свой контроль над газовой монополией. Новые группы решительно оттеснили соперников от другой кормушки – контроля над экспортом вооружения. Нынешнюю атаку государства на «ЮКОС» можно рассматривать как часть этих битв. Вместе с тем, в схватке за электроэнергетику старые группы оказались в большем выигрыше. Так что модель «государства-арбитра» тесно переплетается с соперничеством внутри самого государства за передел собственности.

Претензия на роль арбитра выражается в неолиберальной модели, согласно которой государство должно лишь заботиться о создании благоприятной общей атмосферы экономического развития посредством серии реформ в интересах бизнеса, но при этом сводить к минимуму свою роль регулятора экономики и прямое участие в ней.

Однако, следует иметь в виду, что либеральная модель более или менее успешна только в тех экономиках, которые растут равномерно и не страдают от крупных диспропорций. В таких экономиках регулирующая роль государства может действительно сводиться к минимуму, т.к. экономический механизм сам спонтанно выправляет диспропорции и перекосы. К российской экономике в ее современном состоянии эта модель не только не применима, но и наносит ей немалый вред.

Например, сейчас много говорится о топливно-сырьевом перекосе в экономике. В его основе лежит неравномерное распределение валовой прибыли между отраслями, которое постоянно самовоспроизводится и не имеет спонтанного разрешения. В нормально действующем конкурентном рыночном механизме не должно быть сильных отклонений отраслевой нормы прибыли от средней для экономики в целом. Если в каком-то секторе рентабельность намного превышает среднюю, капитал из других секторов переходит туда до тех пор, пока отраслевые рентабельности не выравниваются. Выравнивания не происходит, когда для этого существуют экономические или природные барьеры.

В случае с нефтью и цветными металлами в России существуют оба барьера. Месторождения нефти захвачены узкой группой концернов, которые пользуются их природной и географической ограниченностью, чтобы закрыть доступ туда новым конкурентам. Но существует и обратный эффект: поскольку разрыв в рентабельности сохраняется, излишний капитал, образующийся в топливно-сырьевом секторе, не считает возможным вкладываться в другие сектора, где норма прибыли намного ниже. Создается заколдованный круг, макроэкономическая ловушка.

Вывести экономику из этой ловушки может только государство, изъяв в свою пользу большую часть природной ренты и переключив ее на развитие других отраслей, в первую очередь обрабатывающей промышленности. Тем более, что государство сохраняет собственность на недра и имеет на изъятие ренты полное право. По большому счету, отказ от решения этой проблемы задерживает общее экономическое развитие страны. Ускоренные темпы возможны только при условии быстрого роста обрабатывающей промышленности, темп которой определяется возможностями ее внутреннего рынка. Перераспределение капитала, создаваемого в рентных отраслях, в другие сектора, без активной роли государства невозможно. Только оно в состоянии осуществить этот маневр при непременном условии, что на деле, а не только на словах освободится от подчинения олигархическим группировкам, оседлавшим ренту.

Результатом доминирования олигополий и финансовой олигархии в экономике является также устойчиво сохраняющаяся чрезмерная доля валовой прибыли в национальном доходе и соответственно устойчиво низкая доля оплаты наемного труда. Именно отсюда следует постоянная проблема узости внутреннего рынка и невозможности полного использования внутри страны всего генерируемого в стране капитала.

Дело в том, что при доле валовой прибыли в ВВП, превышающей в последние годы 40 процентов, доля оплаты труда (после вычета чистой суммы косвенных налогов) составляет только 43 процента (см. таблицу). Соответственно доля личного потребления в ВВП едва доходит до 50 процентов. Вместе со средним удельным весом валового накопления основного капитала (16 процентов) и государственного потребления (еще 16 процентов) это составляет лишь 82 процента использования ВВП. Иначе говоря, произведенная продукция может быть полностью реализована при условии, что целых 18 процентов должно идти на чистый экспорт. Это возможно лишь, когда на внешнем рынке реализуется искусственно раздутая часть топлива и сырья по высоким мировым ценам.

Рассчитывать на то, что такая ситуация сохранится долго, не приходится. Более правильное решение – постепенно, но неуклонно повышать долю оплаты труда и соответственно личного потребления в ВВП, иными словами, расширять внутренний рынок для продукции отечественной обрабатывающей промышленности.

Для наглядности сравним приведенные российские показатели с долговременными пропорциями экономики США.

Динамические пропорции экономики России и США (доля в ВВП, %)

В США при более нормальных пропорциях прибыли и оплаты труда совокупная доля личного потребления и валового накопления в ВВП доходит до 82 процентов. Поскольку доля государственного потребления составляет в среднем 18-19 процентов, то практически весь национальный продукт США (по стоимости) находит реализацию на внутреннем рынке, а весьма значительный экспорт товаров и услуг вполне компенсируется соответствующим импортом.

При повышении доли оплаты труда и соответствующем сокращении доли валовой прибыли динамические пропорции российской экономики могут позволить ей ликвидировать чрезмерную зависимость от внешнего рынка и создать основу для ускоренного роста экономики в расчете на внутренний рынок. Однако, сделать это в рамках неолиберальной модели вряд ли возможно. Поэтому легко представить, в каком направлении пойдет дальнейшее развитие российского капитализма при отсутствии указанных коррективов.

1. Рост экономики будет в лучшем случае продолжаться умеренными темпами, которые не позволят сколько-нибудь существенно сократить отставание от индустриальных стран Запада по душевому ВВП и уровню жизни. В худшем случае в случае резкого падения экспортных цен на нефть и сырье, темпы экономического роста замедлятся, а отставание от индустриальных стран увеличится.
2. Россия не сможет выйти из положения периферии в мировом хозяйстве и сохранит на перспективу одного-двух десятилетий крайнюю зависимость от капиталистических метрополий. Вполне возможно, что постепенно контроль за ключевыми активами в экономике перейдет под контроль транснационального капитала, т.е. внешняя зависимость еще больше увеличится.
3. При средних темпах роста и дальнейшем снижении удельного веса государства в ВВП произойдет относительное сжатие сферы социального перераспределения доходов и, следовательно, ухудшатся условия финансирования системы образования, медицины, науки и искусства.
4. В то же время и по тем же причинам станет невозможным восстановление военного потенциала России до уровня, обеспечивающего ее национальную безопасность.

Такая перспектива не может вызывать восторга. Естественно, возникает вопрос, какие имеются альтернативы. Но об этом – в отдельной статье.

Тиски олигархической экономики - как от них освобождаться

В последние дни стали предельно ясны контуры конфликта вокруг «ЮКОСа» и финансовой группы Ходорковского. Во-первых, хотя прокуратура и закончила расследование и готовится к передаче дела Платона Лебедева в суд, правительство разрешило задуманное ранее объединение «ЮКОСа» и «Сибнефти» в единую корпорацию. Таким образом, опровергнуто утверждение, будто власть заведомо организует травлю нефтяных концернов и готовится их серьезно потрясти накануне выборов.

Во-вторых, фондовая биржа побила все прежние рекорды как по совокупным показателям курсов акций, так и по рыночной капитализации «ЮКОСа». Последняя впервые превысила 33 миллиарда долларов, увеличившись по сравнению с началом года почти на 70 процентов. Еще недавно в олигархических СМИ стоял вопль о невероятном ущербе, нанесенном, якобы, экономике России в результате ареста Лебедева. Оказалось, однако, что за время отсидки в Лефортове он (и, конечно, его партнеры) увеличили свои состояния еще на несколько десятков миллионов долларов. Всем бы так посидеть!

Наконец, в-третьих, и это главное, развеян миф о намерении власти начать освобождаться от оков олигархической экономики. Правда, в Кремле по инициативе президента началась работа «комиссии Шувалова», которая должна подготовить к выборам программу действий, в том числе в экономике, на второй срок Владимира Путина. Судя по всему, комиссия не посмеет поставить под сомнение факт захвата командных позиций в экономике группой олигархов. И потому обещанная программа удвоения ВВП и ликвидации бедности останется очередной бумажной декларацией. А инерционный маховик олигархического капитализма будет крутиться так, как крутился до сих пор.

Как изменить этот зловещий механизм? По максимуму следовало бы разрушить самый его фундамент – положить конец господству монополизма и олигархии, сделать государство самостоятельным, независимым и активным центром регулирования долговременных экономических процессов, перераспределить природную ренту в обрабатывающую промышленность и другие отрасли, существенно увеличить оплату труда в национальном доходе.

Это не значит отказываться от рынка, т.к. он необходим для обеспечения краткосрочного равновесия как в отдельных отраслях, так и в масштабе макроэкономики в целом. Но в долговременном аспекте рынок не в состоянии корректировать крупные диспропорции и перекосы, если они зашли чересчур далеко. Именно это и случилось с российской экономикой, в которой олигархический контроль препятствует ликвидации чрезмерной зависимости от экспорта топлива и цветных металлов. Без вмешательства государства выправить этот перекос и обеспечить развитие экономики в целом по долговременной равновесной траектории практически невозможно.

По минимуму можно попробовать достичь той же цели, не пытаясь полностью сломать господство монополизма и олигархии, а лишь ставя их в определенные рамки. Теоретически это мыслимо, если предположить приход к власти политических сил, которые готовы использовать заключенную в государстве потенциальную силу для того, чтобы заставить монополии и олигархов подчиняться строгим правилам поведения в экономике и исключить их вмешательство в политику.

На практике даже вариант-минимум (не говоря уже о варианте-максимум) предполагает острую конфронтацию с силами, которые прямо или косвенно связаны с монополиями и олигархией и защищают их интересы – как в период, когда осуществляется приход к власти новых реформаторских сил, так и в особенности после их прихода к власти при проведении антимонополистических преобразований. В первый период сопротивление будет особенно сильным, т.к. в распоряжении олигархии имеются огромные материальные и финансовые возможности идеологического и иного воздействия на политические партии и избирателей. И, что еще важнее, власть в это время все еще находится в руках тех, кто в конечном счете служит монополиям и олигархам. И они постараются не допустить победы на выборах левоцентристской оппозиции.

Как показывает опыт ряда стран, например, Чили, Бразилии, Венесуэлы, приход к власти ново-реформаторских сил возможен даже в таких неблагоприятных условиях. Однако, удержаться у власти им необычайно трудно, так как хотя политическая власть и переменилась, но так называемые командные позиции в экономике и средствах массовой информации все еще остаются в руках правых сил. Уже первые попытки прогрессивных реформ вызывают массовые беспорядки, инспирируемые изнутри и извне, а затем и военные заговоры с целью свержения новой власти. Поэтому очень важно, чтобы силовые учреждения и силы правопорядка поддерживали курс на ограничение олигархии.

Но важен и характер преобразований, на которые настроена новая власть. Вариант-максимум скорее всего означает возврат государству активов, незаконно присвоенных олигархическими группами, т.е. пересмотр итогов приватизации, особенно в отраслях с большой природной рентой. Вариант-минимум означал бы, например, реальную передачу государству эффективного контроля над природными недрами, т.е. права изъятия достаточно большой части природной ренты при оставлении добычи, обработки и сбыта минеральных ресурсов в частных руках, т.е. у тех же монополий и олигархов. В первом случае у главных противников преобразований было бы безвыходное положение: им пришлось бы либо эмигрировать, либо пытаться свергнуть новое правительство. Во втором случае олигархия могла бы смириться с потерей значительной части сверхприбыли в обмен на сохранение и даже признание их права собственности на прежние государственные активы.

В обоих случаях важным лозунгом новой власти было бы признание равных прав государственной и частной собственности. Этот принцип, казалось бы, применяется и сегодня, но в действительности олигархия и неолиберальная власть ведут дело к приватизации практически всей экономики и к максимальному свертыванию государственного сектора. Считается, что участие государства в сфере производства неправомерно, ему там «делать нечего». На практике же это означает передачу в частные руки остающихся государственных активов по дешевке, т.е. значительно ниже их реальной стоимости. Но практика капиталистического хозяйничанья в России отнюдь не доказала каких-либо его явных преимуществ по сравнению с государственным управлением в советское время. Если же при капитализме государственные предприятия и управляются плохо, то причины этого заключены не в форме собственности, а в недостаточном финансировании, чиновничьем пренебрежении или намеренной (как у Чубайса и ему подобных) «подготовке» предприятий к банкротству с целью их передачи под частный контроль.

Мощным орудием изъятия природной ренты в пользу государства является эффективная налоговая политика. Сегодня государство практически капитулирует перед требованием монополий и олигархии о последовательном снижении налогов на большой бизнес и миллиардные личные состояния. Роман Абрамович, получивший дивиденды в размере почти миллиарда долларов в 2002 году, уплачивает с этого дохода те же 13 процентов налога, что и рядовой гражданин с ежемесячной зарплатой в 3-4 тысячи рублей. Такой практики нет даже в США и Западной Европе, где налог на высокие доходы составляет 40-50, а то и больше процентов. Ясно, что наша налоговая политика требует серьезного пересмотра. В отдельной статье мы представим конкретные предложения на этот счет вместе с оценкой экономического и финансового эффекта этих мер.

Одним из важнейших требований альтернативной экономической политики является активное перераспределение валовой прибыли из одних отраслей в другие. Сделать это без сильного и развитого государственного сектора просто невозможно. Это не значит, что следует ликвидировать или сводить к минимуму регулирующие функции рынка капиталов. Наоборот, государство должно всячески способствовать тому, чтобы этот рынок – чересчур узкий и плохо развитый при олигархическом капитализме, - вырос в важнейший канал спонтанного перелива капитала в отрасли, где его хронически не хватает.

Для этого государство должно заботиться и о выравнивании нормы прибыли в различных отраслях, и о развитии всех составных частей инфраструктуры рынка капиталов, включая банковскую систему, страховые общества, ипотечное и потребительское кредитование, различные виды инвестиционных фондов. Когда развитие этих структур идет чересчур медленно и явно отстает, как это происходит сейчас, государство должно включаться как активный участник процесса, беря на себя и прямые предпринимательские функции там, где это не делает частный капитал. Исторически такую роль государство всегда играло в индустриальных странах, когда они по каким-то причинам отставали и не могли создавать адекватные механизмы обычными рыночными методами. Россия не должна быть исключением.

Государственный сектор нужен и для того, чтобы развить конкурентоспособное производство в отраслях обрабатывающей промышленности, где частный капитал этого не делает. Мы уже писали об особой роли автомобильной, самолетостроительной, компьютерной и ряда других отраслей промышленности, как локомотивов дальнейшего роста всей экономики. Создание новых крупных предприятий в этих отраслях могло бы поначалу идти при совместном участии государственного и частного капитала. Именно так создавались в свое время автомобильные концерны «Фольксваген» в Германии и «Рено» во Франции, а также ряд самолетостроительных и электротехнических предприятий в западных странах.

Другое важнейшее требование альтернативной экономической политики это

постепенное выправление главных макроэкономических пропорций с тем, чтобы обеспечить нормальное расширение внутреннего рынка и достаточные темпы общего экономического роста. В предыдущей статье приводилось сравнение с США, из которого видно, что чрезмерно низкая доля оплаты труда в российском ВВП неблагоприятно воздействует на способность экономики к росту. Но в США доля оплаты труда отнюдь не всегда была столь высокой, как сегодня. Например, в 1929 году она составляла лишь 49 процентов, т.е. была на таком же низком уровне, что и в России сегодня, что способствовало самому глубокому в истории Америки кризису 30-х годов. Тем не менее, за прошедшие с тех пор десятилетия она выросла до 58-59 процентов. Если это возможно в условиях типичной рыночной капиталистической экономики США, то, очевидно, это же возможно и в России и никак не противоречит рыночным правилам.

Макроэкономические пропорции США (доля в ВВП в %)

В США это произошло при весьма умеренном вмешательстве государства в экономику, но в результате значительных структурных и институциональных сдвигов. Крутой перелом пришелся на первые два десятилетия после второй мировой войны, когда у власти находились по большей части правительства демократической партии, осуществлявшие реформы в духе кейнсианства и принципов государства всеобщего благосостояния. Это предполагало значительное увеличение доли государственных закупок в ВВП и возрастание роли профсоюзов в регулировании заработной платы. В связи с этим существенно менялись структура внутреннего рынка и источники образования внутреннего макроэкономического спроса.

Так, в 1929 году на долю личного потребления приходилось 75 процентов ВВП, на валовые инвестиции в основной капитал – 14 процентов и на государственные закупки – 9 процентов. Такая структура соответствовала низкому уровню налогов, которые не представляли собой значительного вычета ни из потребительского спроса, ни из затрат фирм на капитальные вложения.

Но уже к 1966 году, через 21 год после окончания войны, доля личного потребления сократилась до 62 процентов, а доля государственных закупок выросла до 22 процентов, притом что удельный вес капитальных инвестиций остался практически прежним – 15 процентов. Новая структура конечного спроса соответствовала более активной роли государства и более высокому бремени налогов. Налоговые вычеты из личных доходов повысились в среднем до 11,5 процента, а доля налогов в прибыли корпораций – до 46,7 процента. Казалось бы, рост налогов «съел» часть потребительского спроса. Но поскольку доля оплаты труда в ВВП резко выросла, то одно в какой-то степени компенсировало другое. Интересно также, что значительный рост налога на прибыль (в 3,5 раза) никак не повлиял на долю капитальных инвестиций в ВВП. Просто корпорации стали расходовать на инвестиции до половины валовой прибыли, тогда как раньше расходовали на эти цели лишь треть. И это – при существенно более высоких налогах!

Рост внутреннего рынка в эти годы питался, главным образом, увеличением доли оплаты труда и государственных закупок. Благодаря этому и несмотря на рост налогов доля конечного потребления (личного и государственного) осталась неизменной – 84 процента ВВП в обоих случаях.

Своего пика – 59 процентов - доля оплаты труда достигла в 1973 года, т.е. к концу периода активного кейнсианского регулирования экономики. После этого, особенно после перехода к т.н. рейганомике и неолиберальным принципам минимизации роли государства доля оплаты труда не только не росла, но, наоборот, показывала некоторую тенденцию к снижению. Этот поворот соответствовал отходу государства от политики сотрудничества с профсоюзами и переходу к политике жесткого давления на них.

В первый из указанных периодов совокупный фонд оплаты труда увеличивался быстрее ВВП. За 1929-1957 годы среднегодовой прирост номинального ВВП составлял 5,5 процента, рост фонда оплаты труда – 6,0 процента. В то время профсоюзы добились осуществления принципа, согласно которому денежная оплата труда работника должна была компенсировать как рост производительности труда, так и рост дороговизны жизни. Это приводило к постоянному росту удельных затрат на труд, создавая определенный инфляционный фон, который, однако, стимулировал рост экономики. Зафиксированный в коллективных договорах, этот принцип обеспечивал также антициклическую стабильность, противодействуя кризисным спадам и делая их менее глубокими.

В условиях России задачей альтернативной экономической политики было бы законодательное укрепление роли профсоюзов и обеспечение на достаточно длительный период времени более быстрого роста общего фонда оплаты труда по сравнению с национальным продуктом. При этом можно было бы использовать опыт государственного программирования во Франции, при котором государство совместно с профсоюзами и организациями промышленников ежегодно утверждало главные макроэкономические пропорции, в том числе и удельный вес оплаты труда в национальном продукте.

Казалось бы, такая политика должна обязательно вызывать сопротивление бизнеса, для которого рост доли оплаты труда равносилен снижению доли прибыли. Но, как показывает опыт передовых стран Запада, это совсем не так, если выдерживаются пропорции, обеспечивающие быстрый рост экономики в целом. Дело в том, что, что снижение доли государственных расходов, которого требует российский бизнес ради того, чтобы понизить налоги, чревато дополнительным сужением внутреннего рынка и замедлением общего роста. Компенсировать сокращение государственных закупок можно только ростом личного потребления и, следовательно, ускоренным повышением оплаты труда.

Если подвести итоги, то программу-минимум предлагаемых реформ можно свести к нескольким основным пунктам:

• Установление эффективного контроля государства, как собственника минеральных ресурсов страны, с правом изъятия достаточно высокой доли природной ренты и ее дальнейшего перераспределения в отрасли экономики с хроническим дефицитом собственных ресурсов для капитальных инвестиций.
• Сохранение и развитие сильного государственного сектора в тех отраслях экономики, где частный капитал не проявляет достаточной активности, т.е. прежде всего в отраслях обрабатывающей промышленности и высокой технологии, а также в отстающих сферах инфраструктуры банковского дела и рынка капитала.
• Активное использование государственного капитала для развития конкурентоспособных производств обрабатывающей промышленности, ориентированных на внутренний и внешние рынки.
• Использование механизма государственного регулирования для совместного с профсоюзами и организациями промышленников и предпринимателей выправления макроэкономических пропорций, обеспечивающих устойчивые и достаточно высокие темпы роста экономики.

Разумеется, в ходе осуществления этих реформ рано или поздно встанет вопрос о дальнейшей судьбе и роли капитализма в России. Если окажется, что экономический механизм, вытекающий из таких реформ, обладает несомненными преимуществами перед олигархическим капитализмом, то вопрос о будущем решится сам собой. При всех условиях, оптимальное соотношение между капитализмом и другими формами хозяйствования должно решаться в ходе их конкретного и практического соревнования, а не на основе идеологических споров и силового давления олигархической элиты. Пусть практика, а не идеология и политика, будет критерием истины.

Как взимать налоги с ренты

После того, как министерство по антимонопольной политике, а стало быть, правительство и Кремль, дали зеленый свет слиянию «ЮКОСа» с «Сибнефтью», а также российских владений «БП» с «Тюменской нефтяной компанией» («ТНК»), стало ясно, что ни о какой демонополизации российской экономики и реприватизации бывшей государственной собственности не может быть и речи при нынешней власти. Разумеется, у левоцентристской оппозиции еще сохраняются надежды на то, что власть отчасти переменится или сдвинется в результате парламентских выборов в декабре, хотя при сохранении на престоле нынешнего президента рассчитывать на крутой поворот в политико-экономическом курсе было бы верхом наивности. Тем не менее, даже в этих условиях вполне закономерной является постановка вопроса о перераспределении минеральной ренты из узкой группы экспортно-ориентированных отраслей в более широкую сферу обрабатывающей промышленности, без которой об удвоении ВВП и преодолении нынешней отсталости и нищеты говорить не приходится.

Напомним, что несмотря на в целом прокапиталистическую направленность экономической политики нынешней власти идея использования минеральной ренты для поддержки роста экономики в целом отнюдь не отрицается полностью. Весной 2001 года Владимир Путин в послании парламенту о положении страны прямо поставил вопрос о необходимости такого перераспределения. Напомним, что идея эта была подсказана президенту прогрессивными учеными, в частности академиком Дмитрием Львовым и членом-корреспондентом РАН Сергеем Глазьевым. Но важно то, что президент ее поддержал, сделав ее в какой-то мере своей собственной. Правительство в купе с бюрократией успешно просаботировали это предложение, ограничившись лишь косметическим ростом налога на добычу полезных ископаемых. Большая часть минеральной ренты осталась в руках у олигархов.

Тем не менее, с конца прошлого года в недрах министерства экономического развития разрабатывается идея дифференцированного налогообложения отраслей добывающей и обрабатывающей промышленности. Согласно этой идее, налог на прибыль должен быть тем ниже, чем выше степень обработки исходного сырья. Чтобы сохранить существующий общий уровень налоговых поступлений в казну, для осуществления этой идеи пришлось бы повысить ставку налога на прибыль в нефтяной и других рентных отраслях и понизить налоги в отраслях обрабатывающей промышленности, особенно в секторе высоких технологий. Правда, идея эта продвигается пока очень медленно, но она не вовсе умерла и имеет некоторые шансы на воплощение после выборов.

Наконец, недавнюю историю с «ЮКОСом» следует рассматривать как определенное предостережение президента олигархам, что он ждет от них большего участия в программах по удвоению ВВП, борьбе с бедностью и т.д. Этот «совет», переданный через главу Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) Аркадия Вольского и озвученный им после обговора с олигархами, говорит о том, что президент не отказался от идеи перераспределения ренты. Конечно, сами по себе эти высказывания еще не свидетельствуют о готовности олигархии делиться с обществом и государством по-крупному. Почти наверняка они захотят ограничиться косметическими подачками в сфере филантропии. Но при определенном нажиме со стороны общественности вопрос об эффективном механизме перераспределении минеральной ренты может быть поставлен на практическую ногу.

В последнее время в олигархической печати появились статьи, в которых либо отрицается само существование минеральной ренты, либо доказывается невозможность и нецелесообразность ее изъятия. Что касается фактического положения дел, то для определения того, что есть рента, следует начать с выработки простых критериев.

С позиций практически любой экономической теории понятие ренты совпадает с понятием сверхприбыли, т.е. превышением фактической прибыли над ее средней величиной в экономике.

Таблица 1. Рентабельность продукции в отраслях промышленности, 1999-2000 годы (прибыль в % к стоимости продукции)

Например, по данным Госкомстата (см. таблицу 1), в 1999-2000 годах средняя рентабельность продукции в промышленности в целом составляла около 25 процентов. В большинстве отраслей она была существенно ниже, в некоторых колебалась приблизительно на среднем уровне, и только в двух отраслях – нефтедобыче и цветной металлургии рентабельность намного превышала среднюю (соответственно 58-68 и 52-57 процентов).

Поэтому, можно условно, для иллюстрации, считать, что всякая прибыль, превышающая 30 процентов от продукции, является сверхприбылью, т.е. рентой, и должна облагаться специальным налогом, ставка которого существенно выше общего налога на прибыль, составляющего 24 процентов. Надо ли при этом изымать в пользу государства всю указанную ренту или только ее часть, это вопрос конкретных экономических расчетов, а также финансовой и общеэкономической целесообразности. Разумеется, отрасль должна обладать достаточными ресурсами для капитальных инвестиций в собственное развитие. Но вовсе не обязательно, чтобы она могла вывозить миллиардные капиталы за границу или выплачивать чрезмерные дивиденды своим акционерам (об этом подробнее ниже).

Продолжая тот же пример, заметим, что по данным Госкомстата за 1999 год, прибыль в нефтедобыче составляла 171 миллиард рублей и в цветной металлургии – 155 миллиардов, а рента, отвечающая нашему определению – соответственно 83 и 74 миллиарда рублей. Мы не располагаем данными о том, сколько налогов конкретно уплатили эти отрасли со своей прибыли в указанном году, но если предположить, что ставка налога на ренту составляла бы не менее 50 процентов, то их совместные платежи по этой статье должны были составить 78,5 миллиарда рублей. Это равняется 15,4 процента от всей фактической величины доходов федерального бюджета в 1999 году и 96,8 процента от всех поступлений налога на прибыль.

Таким образом, введение особого налога на ренту могло бы удвоить поступления налога на прибыль и существенно увеличить общую доходную часть федерального бюджета. Для сравнения заметим, что бюджетные расходы на социально-культурные мероприятия, включая народное образование и здравоохранение, в том же году составили 85,1 миллиарда рублей, а расходы на промышленность, энергетику и строительство – всего 17,1 миллиарда. Как видно, возможности для перераспределения ренты через этот налог представляются немалыми.

Заметим также, что официальные данные о прибыли рентных отраслей намного занижены хотя бы вследствие искусственно низких внутренних трансферных цен, широко практикуемых нефтяными, алюминиевыми и другими компаниями. По нашим оценкам, сверхприбыль только от экспорта нефти, как минимум, на 25 процентов превышает данные Госкомстата о валовой прибыли всей отрасли.

Но введение специального налога на минеральную ренту не решает вопроса о хотя бы частичной компенсации государства за потери от продажи своих активов в 1990-х годах по заведомо заниженным ценам. О размерах этих потерь можно косвенно судить по данным о рыночной капитализации крупнейших компаний, оперирующих в рентных отраслях. В таблице 2 приведены данные Российской торговой системы (т.е. фондовой биржи) о динамике рыночной капитализации пяти ведущих концернов этих отраслей за 1998-2003 годы.

Таблица 2. Рыночная капитализация пяти крупных рентных компаний в 1998-2003 годах (млрд. долл. на начало года)

Примечание: Данные за 2003 год предварительные.

Известно, что некоторые из этих компаний были приобретены на залоговых аукционах в 1995-1996 годах всего за несколько сот миллионов долларов. Акции «ЛУКОЙЛа» и «Сургутнефтегаза», созданных и приватизированных раньше, достались их владельцам еще дешевле Но уже на начало 1998 года акции всех четырех указанных концернов на рынке стоили в совокупности 31,7 миллиарда долларов, т.е. в десятки раз дороже первоначальной цены. Резко потеряв в стоимости в результате финансового кризиса 1998 года и последовавших биржевых неурядиц, они стали затем быстро расти и в августе 2003 года достигли (вместе с «Норильским никелем» 84,6 миллиарда долларов. Это – треть рыночной капитализации всех ценных бумаг, котирующихся на российских биржах.

Соответственно возросли и личные состояния крупнейших акционеров компаний, приносящих сверхприбыль. Для них числящиеся их собственностью пакеты акций, стоимостью в миллиарды долларов, есть не что иное, как капитализация минеральной ренты. В ведущих индустриальных странах всякий прирост капитальной стоимости имущества облагается налогом, например, в США этот налог долгое время составлял 25 процентов при сроке вложений более полугода. В России такого налога нет, а между тем он был бы закономерной формой частичного возврата государству потерь от приватизации его собственности за бесценок.

Предложение ввести такой налог принадлежит работающему в Москве британскому журналисту Джону Хелмеру, который опубликовал свои идеи в июле в англоязычном еженедельнике «Раша джорнэл». Не будучи экономистом, Джон прислал мне письмо с просьбой разобраться в этом деле, развить аргументацию и сделать необходимые расчеты.

Сложность в реализации предложения Хелмера в том, что налог на прирост капитальной стоимости взимается с инвестора только после продажи им своего имущества. Но в большинстве случаев наши олигархи цепко держатся за свои акции, причем осуществляют свои права через посредников. Например, Михаил Ходорковский владеет 59,5 процента акций компании «Менатеп груп», которая, в свою очередь, является собственником 61 процента акций «ЮКОСа». Таким образом доля данного олигарха в нефтяном крупнейшем нефтяном концерне страны составляет 36,3 процента, что в августе этого года стоило на рынке 12,1 миллиарда долларов – в полтора раза больше, чем оценил весной американский журнал «Форбс». Но Ходорковский не продал своих акций и, следовательно, он не подлежит пока обложению этим налогом.

Вместе с тем, вполне закономерно обложить владельцев рентных состояний специальным налогом на рыночную стоимость их имущества, который был бы существенно выше существующего низкого налога на имущество, который не учитывает рыночной капитализации акций и приносит государству лишь малый доход, поступающий в распоряжение местных властей. Например, при ставке такого нового налога на рыночную капитализацию всего в 2 процента, Ходорковскому пришлось бы уплатить в 2003 году казне по этой статье 241 миллиона долларов, или больше 7 миллиардов рублей.

В таблице 2 приведен расчет поступлений по этому налогу по собственникам пяти крупнейших рентных концернов. В 2003 году их совокупные платежи составили бы 1,7 миллиарда долларов, или 52 миллиарда рублей. Если же изъять тот же налог за все прошлые годы, то получилась бы сумма, равная 5,3 миллиарда долларов, или 143,7 миллиарда рублей. Это – порядка 6,5 процентов суммарных налоговых поступлений федерального бюджета и почти вдвое больше бюджетного профицита, спланированного на 2004 год.

Но вернемся к идее налога на прирост капитальной стоимости, предложенного Джона Хелмером. Он все же может быть применен уже сейчас в тех случаев, когда рентные компании и их владельцы все же продают свои пакеты акций. Например, по соглашению о слиянии с «ЮКОСом» акционерам «Сибнефти» причитается платеж наличными 3 миллиардов долларов плюс 25 процентов акциями объединенного концерна. В этом случае акционеры «Сибнефти» должны были бы уплатить в казну налог в виде четверти от полученного прироста капитализации, т.е., как минимум, 750 миллионов долларов.

Другой пример – доход акционеров «ТНК» от продажи половины своих акций британскому концерну «БП» за 6,15 миллиарда долларов. Если считать, что российским акционерам (Михаилу Фридману, Виктору Вексельбергу и другим) эта доля обошлась в 500 миллионов долларов, то налог с прироста капитальной стоимости, равного 5,65 миллиарда, составляет 1,4 миллиарда долларов.

Наконец, только что стало известно, что тот же «БП» намерен купить четверть акций «Славнефти» за 1,35 миллиарда долларов. Но эта компания, приватизированная на аукционе только в декабре прошлого года, была куплена пополам «ТНК» и «Сибнефтью» за почти вдвое меньшую цену. Таким образом, прирост капитальной стоимости ныне перепродаваемой части составляет не менее 700 миллионов долларов, а налог с этого прироста – 175 миллионов. Если сложить потенциальные налоговые поступления от этих трех операций, их сумма превышает 2,3 миллиарда долларов, или 70,9 миллиарда рублей.

Рассмотрим и другое предложение Хелмера – ввести специальный налог на крупные дивиденды акционеров, отправляемые за границу и не используемые внутри страны. В официальной статистике нет сводных данных о дивидендных доходах, но нам удалось собрать сведения по финансовым отчетам тех же рентных концернов, указанных выше. Получилась такая картина (см. таблицу 3).

Таблица 3. Дивиденды большой рентной пятерки (млрд. долл.)

Мы видим, что практика по компаниям сильно различается. В среднем они платят не более 4-6 процентов от рыночной стоимости акций, что практически не отличается от процента по банковским депозитам. По абсолютным размерам это немалые суммы. Например, дивиденды от «ЮКОСа», причитающиеся Ходорковскому, составили в 2002 году 100 миллионов долларов, Платону Лебедеву – 11 миллионов. Вопрос о том, должны ли такие доходы облагаться по общей ставке подоходного налога в 13 процентов следует рассмотреть особо. За рубежом налог на столь высокие доходы доходят до 50 процентов и выше. Но в масштабах всей минеральной ренты это сравнительно небольшая их часть.

Однако, есть исключения. «Сибнефть» выплатила дивидендов 850 миллионов долларов в 2001 году и еще по миллиарду в 2002 и первой половине 2003 года. Поскольку у этой компании практически один владелец (90 процентов акций принадлежат Роману Абрамовичу) и известно, что его средства в немалой части расходуются за границей (футбольный клуб «Челси», роскошная яхта «Голубая бездна»), предложение Хелмера становится актуальным. Если установить 50-процентный налог с таких дивидендов, то одному только г-ну Абрамовичу пришлось бы отдать в казну половину от полученных за три года дивидендов, т.е. 1,3 миллиарда долларов, или 40 миллиардов рублей.

Разумеется, тот же олигарх мог бы инвестировать свои дивиденды в российскую промышленность или отдать на благотворительные цели. Говорят, что он готов так и поступить, собираясь оплатить постройку сверхсовременного медицинского центра в Крылатском. С таких расходов можно и не брать налогов. Но ведь сумма их вряд ли сравнима с зарубежными затратами миллиардера. К тому же вопрос о том, что именно строить – элитное медицинское учреждение или больницы попроще для простого народа тоже требует обсуждения. Благотворительность для бедных и филантропия для себя любимых – две большие разницы.

Суммируя все четыре рассмотренных налога, получаем следующий результат в процентах к общей сумме расчетных налоговых поступлений в федеральный бюджет за 2003 год:

1. Налог на минеральную ренту - 15 процентов, или 325 миллиардов рублей.
2. Налог на рыночную капитализацию рентных акций – 6,5 процента, или 140 миллиардов рублей.
3. Налог с прироста капитальной стоимости трех нефтяных компаний – 3,3 процента, или 70 миллиардов рублей.
4. Налог с дивидендов, израсходованных за границей – 1,8 процента, или 40 миллиардов рублей.

Итого по четырем налогам – 26,6 процента, или 605 миллиардов рублей.

Предвидим два возражения – (а) стоит ли рыться в чужих карманах? и (б) не повредят ли новые налоги развитию экономики? Ответ на первый вопрос зависит от точки зрения. Если полагать, что минеральная рента экспроприирована у государства. т.е. у нас всех, то тогда мы лазим вовсе не по чужим карманам, а по своим собственным. Что же касается ответа на второй вопрос, то он заслуживает отдельной статьи.

Рентные налоги не помешают инвестициям

Дело «ЮКОСа» послужило развертыванию довольно широкой дискуссии о минеральной ренте и о том, как ее взимать с нефтяных и прочих компаний, оседлавших эту ренту и не желающих делиться с другими отраслями. Помимо наших расчетов, опубликованных в предыдущих статьях, и более ранних расчетов Сергея Глазьева и экономической секции Российской Академии наук (РАН), в последнее время появились и другие исследования наших и зарубежных экономистов. В одной из таких работ, которой руководит депутат Госдумы Валерий Гартунг, общая сумма природной ренты (включая нефть, газ, металлургию и электроэнергетику) оценивается в 42 миллиарда долларов, что составляет 12 процентов от валового внутреннего продукта (ВВП) в 2002 году. Это – солидные суммы, и их перераспределение в пользу не-рентных отраслей (а их большинство) пошло бы на пользу всей стране.

Такие расчеты, естественно, оспариваются представителями олигархического бизнеса. Жаркие дебаты по этому поводу разгорелись даже на общенациональном телевидении. Например, на канале НТВ в программе «К барьеру!» г-н Глазьев подвергся столь яростной экзекуции за его бюджетные предложения, что программу эту впору бы переименовать «К стенке!». В программе «Свобода слова» нефтяной магнат Василий Шахновский из «ЮКОСа» и «Менатепа» (личное состояние – 1,4 миллиарда долларов) нападал на Гартунга и его расчеты. При этом он ссылался на собственные данные, из которых следует, что отрасль едва сводит концы с концами и лишних денег у нее никак нет. И если нефтяников обложить еще большими налогами, то им не останется средств на капитальные инвестиции. А без них, как известно, отрасль неизбежно захиреет. Он даже предлагал Гартунгу держать пари – если тот докажет, что прав, то получит миллион долларов из личного кармана миллиардера, если нет – то откажется вновь баллотироваться в Думу.

Позицию Шахновского и его непарламентский тон нетрудно понять – он борется против того, чтобы ему и его компаниям платить дополнительные налоги. Причем там дело для него лично пахнет десятками миллионов. Так что есть за что драться и даже, как это делает Борис Березовский, грозить новой гражданской войной. Мы же не беремся держать пари, но внести посильную лепту в разъяснение вопроса рискнем.

Начнем с такого простого понятия как экспортная рента, т.е. разница между сравнительно низкими внутренними российскими ценами на нефть и намного более высокими экспортными ценами, по которым наши концерны продают черное золото за рубеж. Разрыв между ними составлял в 2000 году 3,7 раза, в 2001 году – 2,8 раза и в 2002 году – 3,2 раза. В тех же годах общая сумма ренты достигала 16-18 миллиардов долларов (см. таблицу 1).

Таблица 1 . Экспортная нефтяная рента (млрд. долл.)

Правда, с каждой вывозимой тонны жидкого топлива государство взимает экспортную пошлину, равную в среднем 20-25 долларам. Но это в лучшем случае составляет 13-14 процентов от цены на внешнем рынке, т.е. чистая рента – после уплаты пошлины – достигала 13-15 миллиардов долларов. Доля чистой экспортной ренты в общей выручке отрасли от реализации своей продукции колеблется в отдельные годы от 30 до 38 процентов. Учитывая производственные, транспортные и сбытовые расходы, а также косвенные и другие налоги, это – огромная часть общих доходов, которой совсем лишены отрасли, не работающие на внешний рынок.

Когда во время теледебатов Шахновского спросили, как так получается, что его отрасль процветает, а, скажем, автомобильная промышленность дышит на ладан, он скромно ответил, что не знает. А секрет-то успеха нефтяников простой. Сидя верхом на многомиллиардной экспортной ренте, можно не особенно трудиться. Правда, тот же олигарх изображал себя и своих компаньонов по «ЮКОСу» как героев, которые де возродили отрасль после большевистского разорения и сейчас демонстрируют невиданные темпы роста. Не нашлось, кому ответить во время передачи. А напрасно. Потому что рассказывал он небылицы.

В действительности, нефтяная отрасль достигла высшей точки расцвета именно при советской власти. В 1990 году в стране было добыто 516 миллионов тонн нефти. Полоса разорения наступила при Ельцине. К 1995 году добыча упала до 307 миллионов тонн, т.е. на 41 процент. Именно в это время олигархи и скупили отрасль за бесценок. Ее переход в частную собственность долго не давал никакого позитивного результата. Вплоть до 1999 года включительно – целых пять лет – добыча нефти оставалась на таком же низком уровне, составив к концу периода 303 миллиона тонн. Она стала расти только с 2000 года, когда резко повысились экспортные цены, и олигархи впервые почувствовали сладкий запах ренты. В 2002 году добыча составила 380 миллионов тонн.

Темпы высокие, но отнюдь не невиданные. Во-первых, далеко не восстановлен советский уровень 1990 года, отставание все еще достигает 26 процентов, до пика понадобится работать еще немало лет. Только что утвержденная Михаилом Касьяновым долговременная энергетическая программа обещает достичь советского уровня только к 2010 году, и то лишь в оптимистическом сценарии. Во-вторых, рекордные темпы приходились как раз на советское время, когда в 1970-х годах, за одно десятилетие добыча возросла почти вдвое. Тогда прирост составил 262 миллиона тонн, а в 2000-2002 годах лишь 75 миллионов тонн Так что гордиться тут особенно нечем. Выходит, что в руках государства нефтяная отрасль работала много эффективнее, чем в частном владении олигархов.

Это подтверждается приведенным на днях на сайте «страна.ру» свидетельством бывшего министра топлива и энергетики, а ныне председателя совета Союза нефтегазопромышленноиков России Юрия Шафраника. Он сообщает, что по сравнению с началом 1990-х годов эффективность российских нефтяных компаний упала раза в два. «При существующем монополизме у компаний нет никакого желания технологически развиваться; легче пускать простаивающие скважины, осваивать мелкие месторождения вокруг уже обустроенных районов… За десять лет нефтяные и газовые компании так и не начали ни одного крупного проекта – все дополнительные движения происходят в уже существующих нефтяных провинциях». Статья на сайте, из которой приведена эта выдержка, носит красноречивое название «10 лет впустую». А ведь это далеко не оппозиционное издание.

На этом отнюдь не радужном фоне особенно колоритно смотрятся данные о капитальных инвестициях, на которые, как утверждают олигархи, у них едва хватает средств, а если у них изъять побольше ренты, то и вовсе денег не останется. В таблице 2 приведены данные Госкомстата, из которых видно, какую часть своей прибыли разные отрасли расходуют на капитальные вложения.

Таблица 2. Доля прибыли, идущая на капитальные инвестиции (%, 2000 г.)

И вот совершенно неожиданный на первый взгляд результат. Две рентные отрасли с наивысшими показателями прибыльности, расходуют на капитальные инвестиции не только меньшую часть своей прибыли, чем промышленность в целом, но и намного меньше, чем мало прибыльные электроэнергетика, пищевая и легкая индустрия. Только машиностроение тратит относительно меньше нефтяников, но это объяснить нетрудно – отрасль по-прежнему пребывает в тяжелом положении.

Явная скупость нефтяной отрасли по части капитальных вложений во многом объясняет прогрессирующее техническое отставание, о котором говорилось выше. Господствующий в отрасли монополизм, упоминаемый Юрием Шафраником – это, конечно, только частичное объяснение. Ведь зарубежные нефтяные гиганты тоже не светочи свободной конкуренции, картельные соглашения между ними о дележе месторождений и рынков – это прописные истины, известные студентам младших курсов экономических ВУЗов. Тем не менее западные компании отнюдь не скупятся ни по части вложений в новую технику, ни на разведку новых месторождений. А наши нефтяные концерны, которые вполне в состоянии привлечь и передовую зарубежную технику, делают это нехотя, как будто общемировые правила игры в этой важнейшей отрасли им неизвестны.

Чтобы разобраться в этой загадке, покопаемся в годовых финансовых отчетах нескольких наших ведущих нефтяных компаний за последние годы. Каждый из них обнаруживает особенности олигархического поведения, но все они вместе раскрывают и общие черты.

Начнем с главного «виновника торжества» – компании «ЮКОС». Данные ее финансового отчета приведены в таблице 3.

Таблица 3. Из финансового отчета «ЮКОСа» (млн. долл.)

Оговоримся, что не станем ставить под сомнение эти цифры, составленные по правилам финансовой отчетности США. Это нужно нашим нефтяным компаниям, чтобы иметь возможность котировать свои акции на международных биржах и демонстрировать свою «открытость» широкой публике. Заметим только вскользь, что по данным за 2000 год рентабельность по этой методологии составляет 54,8 процента, что на целых 12 процентов меньше, чем по методологии Госкомстата, которая основывается на российских правилах бухгалтерской отчетности. Отсюда ясно, что переход на американские методы явно выгоден нефтяникам еще и потому, что позволяет успешнее преуменьшать свои прибыли.

Например, они записывают часть прибыли в «общие и административные расходы», из которых оплачивается значительная часть личных расходов ее высших менеджеров и акционеров. Кстати говоря, если добавить эту статью в прибыль, то рентабельность в 2000 году возрастает до 61 процента, что больше похоже на правду.

Но отвлечемся от этих возможных подтасовок. Главное в другом. После учета всех затрат, выплаты налогов и дивидендов, оказывается, что с учетом амортизации ресурсы для капитальных вложений намного превышают фактические вложения. «ЮКОС» тратил из этих средств максимум 40 процентов своих ресурсов, а в 2000 году – лишь 15 процентов. Остальное расходовалось на т.н. финансовые инвестиции, т.е. помещение средств в ценные бумаги. Причем на биржевые операции (покупку ценных бумаг с целью перепродажи) тратилось в два-три, а то и в пять раз больше, чем на вложения в новое оборудование. На геологическую разведку расходуется в десять, а то и меньше средств, чем на административные нужды. Стоит ли удивляться, что отрасль, по словам Юрия Шафраника, прогрессивно отстает от зарубежных конкурентов. Главное для них – всячески повысить свою рыночную капитализацию и подготовиться к выгодной продаже себя иностранным корпорациям, заплатив при этом как можно меньше налогов.

Заметим также, что компаниям, которые играют ключевую роль в энергетике страны, не следует разрешать играть на бирже вообще. Чем это может кончиться, наглядно показали банкротства крупнейших энергетических компаний в США. В данном случае брать пример с Америки не стоит. Опасно!

В 2003 году «ЮКОС» израсходует 3 миллиарда наличными на покупку акций «Сибнефти» в рамках их слияния. Это тоже отнюдь не инвестиции в основной капитал. Производство от этого никак прямо не выигрывает, средства просто перекачиваются из одной компании в другую, точнее ее акционерам.

Таблица 4. Из финансовых отчетов «Сибнефти» и «ТНК» (млн. долл.)

Сибнефть

ТНК

В финансовых отчетах двух других нефтяных концернов – «Сибнефти» и «Тюменской нефтяной компании» («ТНК») – поражает прежде всего крайне низкая доля налога с прибыли – 9-12 процентов у первой и 4-7 процентов у второй. Как это возможно при официальной ставке в 24 процента, остается загадкой.

В «Сибнефти» львиная доля чистой прибыли ушла на выплату дивидендов – 65 процентов в 2001 году и 95 процентов в 2002 году. Так не поступает ни одна другая компания. Но Роман Абрамович, которому с анонимными партнерами принадлежит 90 процентов акций «Сибнефти», считает, что это его личные деньги, а своя рука – владыка. Строго говоря, собственность акционерного общества ему уже не принадлежит, но он это успешно игнорирует, забирая при этом значительную часть полученной компанией минеральной ренты.

После таких поборов у «Сибнефти» в 2002 году не хватило собственных средств на капиталовложения, и ей пришлось влезть в долги на 1,3 миллиарда долларов. Таким образом, Абрамович практически «раздел» свою компанию, а потом продал ее «ЮКОСу», которому теперь придется оплачивать долги своего партнера. Не личные, конечно, ибо не он брал деньги взаймы, а его фирма. Как тут не вспомнить знаменитого в прошлом герцога Мальборо, который хвастал, что человек тем богаче, чем больше у него долгов. Благодаря нефтяной ренте Роман Абрамович и богат, и долгов не имеет. Одним словом, посрамил легендарного Мальбрука.

В отличие от этого, «ТНК» платит сравнительно немного дивидендов и делает капитальные инвестиции за счет собственных ресурсов. Правда, далеко не все, т.к. значительная часть расходов идет на покупку новых филиалов, а также другие финансовые операции. За счет этого удается оплатить часть старой задолженности, но по-видимому далеко не всю. Иначе не пришлось бы главным акционерам «ТНК» продавать половину своей доли британской «БП» за 6 с лишним миллиардов. Опять-таки английские вливания пошли не в прирост основного капитала компании, т.е. ее производственные фонды, а на оплату накопленной за последние годы минеральной ренты и выраженной в 15-кратном росте ее рыночной стоимости по сравнению с ценой покупки у государства.

На геологию обе компании, как и «ЮКОС», тратят относительные пустяки. Ни их техническая вооруженность не становится принципиально лучше, ни в строй не вступают новые месторождения, на разведку которых деньги не выделяются. Нефтяные концерны практически продолжают сосать советскую соску, при случае громко и бесстыдно ругая большевиков за разорение отрасли. Но не будь советской власти и построенной ею могучей нефтяной индустрии, причем построенной на приобских болотах, куда ни один частник не сунул бы нос со своими капиталами, продолжал бы Михаил Ходорковскмй торговать импортными телевизорами и наживаться на валютных спекуляциях или, как Борис Березовский, собирать дань с экспорта «Лад». Прав Юрий Шафраник: ничего нового олигархи для отрасли не сделали, разве что придумали новые способы ухода от налогов.

Выводы из анализа финансовых отчетов компаний очевидны. Во-первых, прибыли, показанные в этих отчетах, явно занижены по сравнению с российской бухгалтерской отчетностью и расчетными данными о сверхприбыли от экспорта. Во-вторых, реальная ставка налога на прибыль меньше назначенной по закону – в некоторых случаях в два с лишним раза. В-третьих, там, где дивиденды сравнительно невелики, компании тратят меньше половины своих внутренних финансовых ресурсов на вложения в основной капитал и геологию, а сравнимая часть тратится на финансовые инвестиции и биржевые операции.

Из этого следует главный вывод : изъятие у нефтяных компаний дополнительной части минеральной ренты может способствовать резкому сокращению их финансовых инвестиций и биржевой деятельности, что не повлияет негативно на их производственные возможности. Зато освободятся средства для дополнительных вложений в новую технику и разведку новых месторождений.

Сегодня нефтянка – отнюдь не локомотив роста

Словесная буря вокруг олигархов и ренты не утихает. Теперь она получила новую вариацию, правда на старую тему. В ответ на июньский доклад Совета национальной стратегии (СНС) о ползучем заговоре олигархов против Владимира Путина опубликована записка околокремлевского политолога Глеба Павловского об угрозе тому же президенту, а заодно и демократии – но уже от силовиков, внедрившихся, как Троянский конь, в Кремль и желающих передела олигархических богатств в свою пользу. Контрудар нв выпад Павловского готовит тот же СНС, нв этот раз более четко сосредоточившись на проблеме ренты и ее изъятии и положив в основу схему, предложенную Сергеем Глазьевым.

Лидеры СНС утверждают, ссылаясь на публичные высказывания Путина, что президент целиком на их стороне. Тем временем, как выразился «демократ первого призыва» Юрий Афанасьев, сам президент занимает присущую ему равноудаленную позицию на вершине горы, наблюдая оттуда за схваткой тигров, но ничем не выдавая своих истинных предпочтений и намерений. Сам ли глава Гуманитарного университета вспомнил эту китайскую притчу или же она ему навеяна акционером «ЮКОСа» Леонидом Невзлиным, который финансировал данный университет до своего внезапного отбытия за кордон? – то нам неизвестно. Как и то, куда качнется маятник сражений вокруг ренты.

Некто мудрый высказал мнение, что на самом деле происходит инсценированная потасовка нанайских братьев, которые заведомо дурачат публику, затосковавшую от рекламных роликов «Единой России», победных речей Анатолия Чубайса на съезде Союза правых сил и других не-событий нынешней предвыборной кампании.

Наверно, элемент розыгрыша тут есть. Но имеются и признаки серьезного раскола внутри высшей элиты, причем не только между олигархами и силовиками, с одной стороны, но и между разными кланами большого бизнеса, с другой. На днях Владимир Евтушенков, глава миллиардного холдинга «Система» выступил с лекцией в московском Международном университете, где критиковал Михаила Ходорковского за неуемные политические амбиции и тем самым за нарушение правил игры с властью. А председатель правления «Национального резервного банка» Александр Лебедев прямо высказался по телевидению за перераспределение нефтяной ренты в пользу обрабатывающей промышленности. Интерес этих крупных бизнесменов и финансистов понятен – их главная сфера интересов это сектор высоких технологий и самолетостроение, а отнюдь не стрижка нефтяных купонов.

Между тем, как бы невзначай в Россию нагрянули Джордж Буш-старший в сопровождении Генри Киссинджера, якобы с частным визитом. Но в западных СМИ тут же разнесся слух, что прибыли они, чтобы прощупать почву относительно возможной продажи крупной доли «ЮКОСа» одному из американских нефтяных гигантов. Зондаж приурочен к предстоящей 24 сентября в Санкт-Петербурге очередной встрече российско-американской комиссии по энергии (читай: нефти), а также к визиту Владимира Путина в Кемп-Дэвид, где такую сделку, если она выгорит, можно было бы скрепить президентскими печатями. Если эти слухи верны, то становится понятна пиаровская ценность шумихи вокруг дела Платона Лебедева для нефтяных магнатов – их рыночная капитализация побила все рекорды. А чем выше капитализация, тем больше продажная цена их акций при слиянии с американцами.

Несмотря на все разговоры о необходимости заставить олигархов «поделиться рентой» и ослабить зависимость экономики от нефтяного экспорта правительство по-прежнему фактически придерживается прямо противоположного курса. В недавно утвержденной среднесрочной программе экономического развития предполагается закрепление в экспорте доли сырья, топлива и материалов на уровне 89-90 процентов вплоть до 2008 года. Видя открытый для них зеленый свет и в расчете на получение новой порции ренты, нефтяные компании продолжают форсировать добычу жидкого топлива. За первые семь месяцев 2003 года продукция отрасли выросла на 11,5 процента по сравнению с таким же периодом прошлого годы – намного быстрее, чем промышленное производство в целом (7,5 процента). Следовательно доля нефти в общем производстве продолжает расти несмотря на заверения правительства об обратном. И это, конечно, не случайно, т.к. позиции нефтяного лобби сильны не только в Госдуме, но и в самых высших инстанциях государства.

Не удивительно, что уже не первый год подряд, добыча и экспорт нефти рекламируются в нашей олигархической (да и западной) прессе, как главные локомотивы роста российской экономики. Отрасль развивается опережающими темпами и, следовательно, тянет за собой в гору весь тяжеловесный состав. В этой прессе наработанным штампом стало объяснение экономического подъема последних нескольких лет исключительно высокими нефтяными ценами. Поток нефтедолларов де оплодотворяет Россию. Если он иссякнет, то остановится и вся экономика, под откос свалится уровень жизни. А потому берегите работающих в поте лица нефтяных олигархов – просвещенных благодетелей страны.

В соответствии с этим мифом министерство Германа Грефа прогнозирует темпы роста всей экономики в зависимости от цены нефти на мировом рынке. От этого зависят и бюджетные расчеты министерства финансов, и экономические программы правительства. Обратите внимание, например, как оно объясняет высокие темпы роста в текущем году. Заместитель министра финансов Алексей Улюкаев, сообщая об этом, правильно назвал в качестве главных причин рост инвестиций, преимущественно в обрабатывающие отрасли промышленности и машиностроении, а также увеличение потребительского спроса. Но тут же добавил: основной причиной этого явления все же следует признать высокие цены на нефть, обеспечившие и рост инвестиций в перерабатывающую промышленность (ибо в первую очередь средства туда поступали именно от отечественных нефтяных гигантов), и рост реальных доходов населения.

А вот этот вывод как раз и не следует из объективного анализа экономической обстановки. Поскольку этот неверный тезис успел укорениться в сознании многих читателей, разберемся в это вопросе поподробнее.

Во-первых, общие темпы роста экономики отнюдь не обязательно коррелируют с ростом нефтяных цен. Например, высшей точки эти цены достигли в 2000 году, когда и прирост ВВП был рекордно большим – 10,1 процента. Но в следующем, 2001 году цены понизились в среднем на 13 процентов, а прирост ВВП оставался очень высоким – 9,2 процента. Затем в 2002 году цены нефти снова выросли на 10 процентов, а темп роста ВВП, наоборот, резко упал – до 4,3 процента. Так что проследить прямую количественную зависимость роста экономики от динамики нефтяных цен невозможно.

Качественная зависимость от физического объема экспорта просматривается непосредственно, т.к. он входит составной частью в состав ВВП, наряду с личным потреблением и инвестициями. В 1999-2002 годах объем экспорта постоянно рос, что способствовало увеличению валового продукта. Но еще быстрее в тот же период растет импорт иностранных товаров, т.к. временное конкурентное преимущество, полученное отечественными производителями на внутреннем рынке в результате крутой девальвации 1998-1999 годов, постепенно исчерпывается. Поскольку импорт, в отличие от экспорта, вычитается из ВВП, его увеличение действует на общий рост отрицательно. Более того, чистый экспорт, т.е. разница между экспортом и импортом, после 1999 года непрерывно сокращается , т.е. из фактора роста превратился в фактор замедления.

В-третьих, доходы от экспорта , зависящие как от его объема, так и от цен, а также доходы от чистого экспорта, постоянно росли на протяжении всего этого периода, что и обеспечивал приток в страну нефтедолларов. Но в отличие от многих нефтеэкспортирующих стран, где данная отрасль целиком принадлежит государству, в России этот поток только частично поступает в государственную казну или накапливается в валютных резервах центрального банка. Таким образом, влияние этого потока на экономику целиком зависит от того, как используются его составные части – та, которая идет государству, и та, которыми распоряжаются нефтяные концерны.

Например, в 2001 году общий доход от экспорта сырой нефти составил 717,6 миллиардов рублей. Из них максимум 30 процентов досталось государству – 14,7 процента от налоговых доходов федерального бюджета, или 9,2 процента консолидированного бюджета (куда входят также бюджеты субъектов федерации и местных властей). Львиная же доля осталась в распоряжении нефтяных концернов. Как же они ею распорядились?

Около 45 процентов этой суммы пошла на оплату производственных издержек, т.е. на закупку продукции других отраслей и оплату труда. Казалось бы, это и есть тот рычаг, посредством которого богатая отрасль может помогать всей экономике. Однако, добывающая часть отрасли практически не закупает материалов и сырья, а перерабатывающая часть закупает преимущественно сырую нефть, т.е. стимулирует главным образом саму себя. Доля закупок всей отраслью в общей промышленной продукции составляет лишь порядка 4 процентов. Иначе говоря, ее роль, как фактора, стимулирующего другие отрасли, сравнительно невелика. А ее фонд зарплаты не превышает 3,5 процентов от общего фонда оплаты труда в экономике. Следовательно, оказывать сколько-нибудь заметное влияние на реальные доходы населения нефтяная промышленность также не может при всем своем желании.

Остается воздействие нефтедолларов через капитальные инвестиции. Оно заметнее, чем по другим направлениям. Доля нефтяной промышленности в совокупных капиталовложениях по экономике в целом составляла (по данным Госкомстата) 13,4 процента в 2000 году и 18,3 процента (по финансовых отчетам компаний) в 2002 году. И все же этого недостаточно, чтобы утверждать, что именно эта отрасль обеспечила общий быстрый рост инвестиций в текущем, 2003 году (на 11,9 процента за январь-июль). И действительно из всех машиностроительных отраслей быстрее всего сейчас росли металлургическое и железнодорожное машиностроение, а также промышленность средств связи, а отнюдь не производство оборудования для нефтянки, т.е. значительная часть новых капиталовложений делалась металлургией, железными дорогами и предприятиями связи. Производство же собственно нефтяного оборудования по-прежнему находится в упадке. Возможно, что значительная часть новой бурильной и иной техники покупается за рубежом, но это никак не стимулирует российскую промышленность. Скорее наоборот.

Что касается государственной трети нефтедолларов, то она могла бы через бюджет использоваться для активного воздействия на экономическое развитие, например, для дополнительного финансирования отраслей, страдающих от систематического дефицита капитальных ресурсов – в особенности для помощи в создании и развитии конкурентоспособных производств в обрабатывающей промышленности. Но в действительности значительная часть государственной доли ренты идет либо в профицит бюджета, из которого оплачивается внешняя заложенность государства, либо в т.н. стабилизационный фонд, создаваемый на случай возникновения крупных экономических потрясений, например, в случае резкого падения мировых цен на нефть или угрозы нового дефолта.

На этих днях в Госдуме в связи с обсуждением бюджета на 2004 год как раз дискутируется процедура образования стабилизационного фонда. Причем правительство предлагает зачислять туда поступления от экспортных пошлин на нефть и нефтепродукты, а также от налога на добычу полезных ископаемых – при условии, что экспортная цена нефти будет превышать 20 долларов за баррель. Нетрудно видеть, что это – значительная часть всех доходов государства от нефтяной отрасли. Причем министр финансов Алексей Кудрин еще раз подтвердил, что эти средства могут использоваться только для предотвращения «чрезвычайных ситуаций типа дефолта». А пока правительство собирается их размещать в ценные бумаги иностранных государств, т.е. субсидировать чужую, а не свою экономику.

Таким образом, ясно, что нефтяная отрасль при нынешних масштабах и характере изъятия, распределения и использования природной ренты отнюдь не служит локомотивом роста российской экономики. Если же этот рост все же происходит, причем временами весьма солидными темпами, то главным источником этого роста является расширение внутреннего рынка – вопреки перекосам и ограничениям, отмеченным в наших предыдущих статьях об олигархической экономике.

Наибольшая часть прироста ВВП в последние годы приходится на личное потребление и вложения в основной капитал. За три года – с 1999 по 2002 – валовой внутренний продукт в номинальном выражении вырос на 6 триллионов рублей. Из них на прирост личного потребления пришлось 2,9 триллиона, или 48 процентов, на вложения в основные фонды – 1,3 триллиона, или 21 процент, а всего 69 процентов, т.е. преобладающая часть. Вклад государственного потребления составил еще 1,4 триллиона, или 22 процента, а чистого экспорта – лишь 348 миллиардов, т.е. 6 процентов. Значение внутреннего рынка, таким образом, является решающим.

После длительного ельцинского кризиса и застоя поворот в сторону роста случился впервые за все время существования новейшего российского капитализма. Как это ни парадоксально, но именно финансовый кризис 1998 года дал росту первоначальный толчок. И не только потому, что импортные товары в результате девальвации были потеснены на внутреннем рынке, а отечественные производители почувствовали свою выросшую конкурентоспособность. Как уже отмечалось, этот фактор был временным и быстро преходящим. Не меньшую роль сыграло резкое падение реальной заработной платы в 1999-2000 годах, которое позволило существенно увеличить среднюю рентабельность производства. В эти два года доля оплаты труда в ВВП упала до 40 процентов по сравнению 51 процентами в 1996-1997 годах, тогда как доля валовой прибыли увеличилась с 34-35 до 43-44 процентов. Этот сдвиг позволил увеличить инвестиции в основной капитал, доля которых в ВВП выросла сначала с 14 до 16, а потом и до 18 процентов от ВВП. Доля капиталовложений осталась высокой и в последующие годы, причем они отнюдь не ограничились нефтяной промышленностью. Это и послужило мощным первоначальным толчком к общему расширению внутреннего рынка.

Но затем начался поворот в оплате труда наемных работников. Ее доля в ВВП увеличилась с 40 до 46 процентов в 2002 году и 47 процентов в первом квартале 2003 года. Это все еще меньше, чем до кризиса 1998 года, но все же приближается к докризисному уровню. И это значит, что в последние два-три года рост трудовых доходов идет опережающими темпами, что и стало одним из главных факторов продолжающегося общего подъема.

Одной из причин такого поворота была новая политика доходов, проводившаяся Владимиром Путиным, при котором существенно повысились пенсии и заработная плата массы рядовых государственных служащих. Эти доходы все еще недостаточны, число лиц, живущих в бедности, либо на ее грани, все еще больше, чем до кризиса 1998 года. И все же общий реальный объем личного потребления всех слоев населения вырос в 2002 году на 20 процентов по сравнению с докризисным 1997 годом. Так произошло потому, что соответственно выросла оплата труда и в частном секторе, где зачастую платят больше, чем в государственном. Расширился, особенно в последние два года, и т.н. средний класс, живущий существенно выше черты бедности. Составляя 15-20 процентов общего населения, он тратит непропорционально большую часть совокупного дохода общества на личное потребление.

Насколько эти факторы роста близки к исчерпанию? Как мы уже писали, доля оплаты труда и личного потребления в ВВП России намного ниже, чем в США. Сейчас разрыв по первому показателю составляет 12-13 процентов и по второму – 15-16 процентов. Дальнейший рост экономики решающим образом зависит от того, будет ли сокращаться этот разрыв или нет. Если доля оплаты труда будет расти и дальше, расширение внутреннего рынка гарантировано и экономический подъем будет продолжаться.

Но уже сейчас наметилось замедление в сокращении этого разрыва. Есть все основания считать, что по мере приближения к критической доле – 50 процентам – опережающий рост оплаты труда полностью прекратится, т.к. этому противостоят тиски олигархической экономики, не позволяющие сузить масштабы неравенства в распределении доходов. До тех пор, пока на долю благополучных 20 процентов населения будет приходиться половина всех личных доходов и такая же часть личного потребления, а на долю беднейших 40 процентов населения всего 16 процентов личных доходов, стабильного экономического подъема ожидать нельзя.

Что касается нефтяной олигархии, то она, препятствуя перераспределению ренты в пользу других секторов экономики, скорее замедляет общий рост. чем способствует ему. Обычно, перечисляя категории устойчиво бедных слоев населения, у нас упоминают пенсионеров и государственных служащих. И совершенно забывают о миллионах людей, занятых в нерентных отраслях экономики, заработки которых намного ниже средних по стране. Это касается машиностроения и металлообработки, легкой и пищевой промышленности, сельского хозяйства. Заработки в этих отраслях отстают на 30 – 70 процентов от среднего уровня по экономике и в 5-10 раз от доходов работников экспортных отраслей. А между тем на эти отстающие отрасли приходится 7 миллиона занятых, т.е. больше половины всех работающих в промышленности. Это в дополнение к более 10 миллионам низкооплачиваемых работников народного образования и здравоохранения.

Когда власти и некоторые экономисты обсуждают приоритетные проблемы роста (например, удвоения ВВП) и борьбы с бедностью, они часто отрывают экономический подход от социального. Между тем, без одного нельзя ни понять, ни решить другого. Некоторые полагают, что преодоление бедности достигается количественным ростом валового продукта, когда доходы всех категорий населения растут равномерно. Неравенство не сокращается, дистанция между богатыми и бедными не уменьшается и даже растет, а все вроде бы довольны, т.к. всем живется лучше. Но в жизни такой идиллии не бывает.

Дело в том, что экономика не может расти быстро, если бедность сохраняется, предопределяя узкий круг платежеспособных потребителей и узость внутреннего рынка. Массовая же бедность не может уменьшиться, если существуют отрасли-парии и отрасли-элиты, оазисы относительного процветания среди бескрайней пустыни бедности. Но такое деление не отпадет само собой, пока не изменится политика государства. Заколдованный круг «рост-бедность» разрывается не мнимым процветанием нефтяного «локомотива», а рациональным перераспределением ренты в пользу экономики и народа в целом.