— Главной проблемой российской науки, о чем официально почти не говорят, остается крайне низкий уровень ее финансирования. Количество бюджетных денег, выделяемых на одного работника в Российской академии наук, составляет не более 2—3 тысяч долларов в год. В США этот показатель равен примерно 200 тысячам долларов, в Европе — не ниже 100 тысяч. Он включает все затраты (заработная плата, оборудование, техническая оснащенность, коммунальные расходы, ремонт и т.д.). О зарплатах говорить просто стыдно, их уровень у нас позорно низок.

Поэтому все, что организаторы науки сегодня делают, направлено прежде всего на то, чтобы сократить этот фантастический разрыв между нами и развитыми странами и поддержать науку на должном уровне. Для проведения современных физических, химических, биологических и других экспериментов (я уже не говорю о космосе) требуется сложное и очень дорогое оборудование. Именно поэтому единственным способом их поддержания на высоком уровне сегодня являются хоздоговорные работы, часть средств из которых и идет на проведение фундаментальных исследований. Кроме того, это позволяет повысить уровень оплаты труда научных кадров, уменьшить их отток.

В течение прошлого года за счет хоздоговоров мы получили столько же, сколько нам дает госбюджет. Дело в том, что хоздоговорные работы, по сути, и являются теми инновациями, о которых сейчас так много говорят. Именно благодаря им получаются технологические новинки. Например, за счет таких разработок РАН созданы химические заводы в России и за рубежом, промышленные ускорители электронов, медицинские лазеры, налажено производство инсулина в Москве и т.д. Последние годы ознаменовались новыми подходами в коммерческой деятельности РАН. Начаты работы с крупнейшими компаниями России, такими, как «Газпром», РАО «ЕЭС России», «Русал», и другими. Сейчас ведутся крупные работы в области водородной энергетики, средства для которых в объеме 3 миллиардов рублей на три года выделены ГМК «Норильский никель».

За счет хоздоговоров обеспечивается и наше абсолютно необходимое участие в международных проектах (создание крупных ускорителей, космические программы, поиски новых частиц и т.д.). Недавно на заседании президиума было заслушано научное сообщение о результатах работы международной космической программы ИНТЕГРАЛ, которая ведется под эгидой Института космических исследований. Естественно, мы получаем за это деньги. Не участвуя в таких проектах, мы отбросим науку непонятно куда.

Источником внебюджетного финансирования является и аренда, за счет которой мы получили порядка миллиарда рублей в прошлом году. Кстати, в аренду мы сдаем примерно 4% нашего имущества, а шум по этому поводу стоит невероятный! Наше имущество, сдаваемое в аренду, составляет 0,3% от всего сдаваемого федерального имущества. В прошлом году мы за эти 0,3% имели около 10% доходов, полученных государством от всего сдаваемого в аренду федерального имущества. Если бы по нашим нормам сдавали все имущество в России, то бюджет страны получал бы несколько сотен миллиардов рублей дополнительно. Вот тут действительно есть проблемы.

— Что требуется изменить в политике государства в отношении науки?

— Во-первых, необходимо учитывать то, что во всех странах наука имеет определенные налоговые преференции. Как известно, налоги призваны выполнять две основные функции: фискальную (пополнение бюджета) и регулирующую. Государство посредством налоговой политики стимулирует развитие важнейших, самых чувствительных областей, какими являются наука, культура, образование. У нас этот механизм совершенно не работает. Если говорить о науке, фактически никаких льгот она сегодня не имеет. Практически все, чего удалось достичь в 1996 году благодаря принятию закона о науке и научно-технической политике, подвергается сейчас ревизии.

И здесь необходимо перейти к тому, что сейчас происходит с нашим законодательством. От нового правительства страны и Думы мы ждем более здравого, более взвешенного подхода к науке. В деятельности прежней Думы не просматривалось стремления что-то реально улучшить — скорее, наоборот. Например, делалось все, чтобы лишить РАН права прямого получателя бюджета. Предпринимались попытки ввести налог на движимое и недвижимое имущество РАН и других государственных академий. Нам удалось на два года отсрочить его введение. Но остался налог на так называемое имущество ненаучного назначения. Причем, какое именно имущество отнести к этой категории, решают местные региональные власти (поскольку налог изымается в местный бюджет).

Никаких общих критериев нет. Например, в Томском научном центре Сибирского отделения РАН стоит подстанция, которая вырабатывает электроэнергию. Одним из основных ее потребителей является Институт сильноточной электроники, научное руководство которым я осуществляю. Основная деятельность этого института, если говорить попросту, – это преобразование электрической энергии в энергию электронных, ионных и лазерных пучков, а также ренгеновского излучения. Является ли подстанция научным оборудованием или не является? Конечно же, является. Но этот вопрос отдали на откуп местным властям. Если регион дотируемый, бедный, власти, конечно же, будут стремиться изъять в местный бюджет все, что можно.

Через два года вступят в силу поправки к Бюджетному кодексу, согласно которым в казну уже будет изыматься и налог на движимое и недвижимое научное имущество. Это будет огромным ударом для научных учреждений. Например, приобретается прибор за миллион долларов, институт ставит его на баланс и начинает выплачивать 2,2% (22 тысячи долларов) ежегодного налога. Но в основном деньги на оборудование, как уже говорилось, институты получают за счет внебюджетной деятельности. То есть мы зарабатываем деньги, получаем их, покупаем прибор — плати налог. Часто приборы дарят. В европейских странах, с которыми мы сотрудничаем, смена оборудования происходит в среднем раз в пять лет. На таком списанном оборудовании в России можно еще хорошо работать. Мы его ставим на баланс, тут же начинаем платить налог (на тех же условиях, как и нефтяные компании, например), плюс к этому нужно еще добавить таможенные сборы.

— Насколько это соответствует международной практике, например фискальной политике развитых стран?

— Нигде в мире, тем более в странах «большой восьмерки», включением в которую мы так гордимся, финансируемые из бюджета организации не платят налог. Наоборот, им предоставляются большие налоговые привилегии.

Следующая проблема — земельный налог. Основная часть земли РАН находится в научном пользовании. Я уже не говорю о Российской академии сельскохозяйственных наук, для которой земля является непосредственным инструментом научных исследований. Нигде это никак не оговаривается. Если с РАН начнут взимать налог на землю в объеме, предусмотренном предлагаемыми поправками, он в сумме будет сравним со всем бюджетом РАН. Получается, что на фоне красивых слов о приоритетности науки, экономики знаний, инновациях и т.д. на деле происходит следующее: отобрать землю, имущество и задушить налогами. Я не вижу другой цели и других идей.

Еще одна проблема. В концепции, которую обсуждало правительство еще старого состава, говорилось, что, если бюджетная организация получает внебюджетных средств больше, чем ее бюджет (например, институт имеет 10 миллионов бюджетных денег и 15 миллионов за счет внебюджетных средств), ее следует переводить из бюджетного статуса в коммерческий. Но хорошие внебюджетные деньги зарабатывают только лучшие институты — им доверяют, у них репутация надежного партнера. В значительной мере эти средства идут на совместные научные работы, международные программы и на оснащение оборудованием. А нам говорят, что в этом случае институт должен поменять статус, что означает приватизацию или акционирование. То есть лучшие институты надо уничтожать. По данным, приведенным на общем собрании РАН, Сибирское отделение, например, получает благодаря хоздоговорам до 60% дополнительных средств. Значит, его надо закрывать? Но нас готовят к тому, что это будет именно так.

— То есть получается, что планируемые новации не только не облегчат, но и усугубят ситуацию в научной сфере страны?

— Сейчас подготовлен целый пакет предложений по поправкам к закону о науке и научно-технической политике. В частности, изымается норма, согласно которой деньги, получаемые от аренды, являются дополнительным бюджетным финансированием. Сейчас они поступают в казначейство на счета институтов и используются как обычные бюджетные средства. Согласно же предлагаемым поправкам эти деньги, поступив на казначейские счета, там остаются. В последующем обещают компенсацию этих средств. Но, как показывает опыт, компенсация никогда не соответствует количеству отданного. В результате мы будем иметь только одно: если институт лишается возможности прямого получения денег (а они ему крайне нужны для содержания помещений, покупки оборудования и т.д.), все «уйдет в тень» (как это делается в других сферах экономики). Мы же в РАН с 1998 года начали работу, направленную на то, чтобы движение этих средств стало максимально прозрачным. Было создано Агентство по имуществу, введены реестры, контроль над заключением контрактов на аренду, резкое ограничение сроков аренды. За шесть лет проделана огромная работа, позволившая увеличить сумму поступаемых арендных средств в 18 раз. Теперь эта работа пойдет насмарку.

В недалеком прошлом были отменены таможенные льготы на приобретение научных приборов, теперь отменяются льготы на покупку книг. Короче, дело обстоит все хуже и хуже. Никто не думает о том, чтобы создать для науки какие-то нормальные условия.

Следующий вопрос, который я считаю исключительно важным. Есть понятие аккредитации. То есть научным учреждениям государство в лице Министерства образования и науки дает право участвовать в работах на средства бюджета. Аккредитацию предлагают отменить. В использовании бюджетных денег смогут участвовать любые научные организации на равных. Достаточно, чтобы в названии присутствовало слово «научная» или «институт». Я думаю, что делать это сейчас рано. Это простейший способ элементарного разворовывания и отмывания бюджетных денег. В таком случае в организации может формально работать два-три человека. Ведь всем известно, что любую коммерческую «научную» организацию сейчас можно официально создать за несколько недель.

— Кстати, все чаще звучат слова о том, что сама идея существования такой структуры, как Академия наук, не соответствует современной мировой практике…

— Думаю, что за этим стоит довольно активная обработка общественного мнения. Что такое Академия наук? Это государственная организация, которая занимается научными исследованиями в значительной мере за счет бюджетных средств. Да, в США действительно нет такой, как у нас, Академии наук, там другая по форме организация, которая не имеет собственных институтов. Но даже она получает за подготовку прогнозов и консультации значительно больше денег, чем РАН. К тому же почему-то все забывают, что в США есть система государственных лабораторий. И бюджет самой маленькой Аргонской физической лаборатории превышает бюджет всей Российской академии наук. В Германии есть Общество Макса Планка, которое занимается фундаментальными исследованиями, и Общество Фраунгофера, занимающееся прикладными исследованиями. Они содержат десятки институтов, которые полностью финансируются из бюджета. Но и в Германии сейчас активно обсуждается вопрос об объединении всей науки в единую академию, которая должна стать проводником научно-технической политики страны. В бурно развивающемся Китае Академия наук, созданная по подобию нашей, работает активнейшим образом. На Тайване десятки институтов сейчас объединяются в единую академию. Можно привести еще много примеров. Академия наук — это возможность оптимально концентрировать средства на основных, самых передовых и стратегических направлениях. Такая организация особенно важна, когда на науку выделяется так мало средств, как у нас в России.

Все, что происходит ныне, вызывает полное недоумение. Непонятно, почему всю науку раскидали по отдельным министерствам и кто будет координатором всей деятельности. Абсолютно непонятно, как государство в таком случае собирается проводить единую научно-техническую политику. Ведь есть очень много исследований, результаты которых могут быть использованы во всех сферах деятельности. Лазеры, компьютеры, например. Я считаю, что в условиях той нищеты, в которой мы находимся, это приведет к еще большим проблемам.

Ситуация особенно тревожит потому, что мы видим, что произошло с отраслевой и вузовской наукой. Говорят о том, что в вузах наука находится на высоком уровне. Как это может соответствовать истине, если в прошлом году все бюджетное финансирование вузов составило лишь порядка 1 миллиарда рублей? Вузы беднеют, нет оборудования. Там наука находится в еще более тяжелом положении, чем в государственных академиях.

В марте 2002 года на заседании Госсовета, Совета безопасности, Совета по науке под председательством президента Владимира Путина была принята Концепция развития науки в России до 2010 года. Она предусматривает рост финансирования науки, которое к 2010 году должно увеличиться до 4% расходной части бюджета. Но в только что принятой новой бюджетной классификации вообще нет раздела «Наука»!

Такова сейчас ситуация, если говорить о системе государственного управления научной сферой страны. Но мы очень надеемся, что в Государственную думу пришли здравомыслящие люди, мы рассчитываем и на Совет Федерации.

Беседовала Марина ГОНЧАРОВА

ДОСЬЕ

Геннадий МЕСЯЦ родился в 1936 г. в Кемерове. Специалист в области электроники и электрофизики. Избран членом-корреспондентом РАН в 1979 г., академиком — в 1984 г. Вице-президент РАН с 1987 г.