О. Мороз. «Хроника либеральной революции»

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

I. СТАРТ ГАЙДАРА

• НАКОНЕЦ-ТО ЕЛЬЦИН РЕШИЛСЯ...
• НАЧАЛО РЕФОРМ, НАЧАЛОСОПРОТИВЛЕНИЯ
• КОНСТИТУЦИОННАЯ ЛОВУШКА
• НА УЛИЦЫ, НА БАРРИКАДЫ
• ВОЛЯ ВСЕНАРОДНОГО ВЕЧА — СВЯЩЕННА!
• VI СЪЕЗД. ПЕРВАЯ ПОПЫТКА РЕВАНША
• ПОСЛЕ СЪЕЗДА
• РАССТАВАНИЕ С ГОССОБСТВЕННОСТЬЮ
• ГЛАВНЫЙ АГРАРИЙ — ГЕНЕРАЛ РУЦКОЙ
• «РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ» НАСЕДАЮТ
• СЛОВО — НАРОДУ!»
• ПОЛГОДА РЕФОРМ ПОЗАДИ

II. ФИНИШ ГАЙДАРА

• В ОЖИДАНИИ ПУТЧА
• ГЕРАЩЕНКО ТОРПЕДИРУЕТ РЕФОРМУ
• ЭТО СТРАННОЕ СЛОВО «ВАУЧЕР»
• В ПРЕДДВЕРИИ VII СЪЕЗДА
• VII СЪЕЗД. СВЕРЖЕНИЕ ГАЙДАРА
• ПРЕМЬЕР ЧЕРНОМЫРДИН

III. РЕФЕРЕНДУМ

• КОНЕЦ ПЕРЕМИРИЯ
• ПЛЕБИСЦИТ ИЛИ КОНСТИТУЦИОННОЕ СОГЛАШЕНИЕ?
• VIII СЪЕЗД. СОГЛАШЕНИЕ РАЗОРВАНО, РЕФЕРЕНДУМ ОТМЕНЕН
• «ОСОБЫЙ ПОРЯДОК УПРАВЛЕНИЯ»

IX СЪЕЗД. ЕЛЬЦИН НА ЭШАФОТЕ

• «ЧЕМОДАНЫ» РУЦКОГО
• НАРОД СКАЗАЛ «ДА»
• ЧТО ДАЛЬШЕ?

IV. В ПРЕДДВЕРИИ МЯТЕЖА

• КРОВАВЫЙ ПРАЗДНИК
• ПРИВАТИЗАЦИЯ СТАНОВИТСЯ НЕОБРАТИМОЙ
• КОНСТИТУЦИОННАЯ МОРОКА
• ОТСТАВКА БАРАННИКОВА
• ПОКУПАЮТ СТОРОННИКОВ
• БЮДЖЕТНАЯ ДИВЕРСИЯ
• В КАНУН МЯТЕЖА
• ПОСЛЕДНИЕ МОСТЫ СОЖЖЕНЫ

V. МЯТЕЖ

• УКАЗ № 1400
• ОСАДА БЕЛОГО ДОМА
• ПОСЛЕДНИЕ ПОПЫТКИ УЛАДИТЬ ДЕЛО МИРОМ
• БЕССМЫСЛЕННЫЙ И БЕСПОЩАДНЫЙ
• ФИНАЛ ТРАГЕДИИ
• ГОРЬКАЯ ПОБЕДА
• ПОДВОДЯ ИТОГИ
• ЭПИЛОГ. ТОГДА И СЕГОДНЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Хотя от событий 1991—1993 годов нас отделяет совсем немного времени, большинство наших сограждан уже мало что о них помнит. Отчасти по этой причине в ходу бессмысленные клише — «шоковая терапия», «приватизация по Чубайсу», «ограбление народа»... И еще — «РАССТРЕЛ ПАРЛАМЕНТА». Происходившая тогда ожесточенная политическая борьба походя представляется как беспринципная с обеих сторон борьба за власть.

С удивлением думаешь: как же это людям удается «помнить» о том, что было в Древней Греции или Древнем Риме, если пеленой забвения оказалось подернуто случившееся в нашем собственном отечестве каких-то 12—13 лет назад?

Но дело, конечно, не в одних лишь изъянах человеческой памяти. Противники российских реформ, явные и скрытые, — а имя им легион, — потерпевшие в начале 90-х сокрушительное поражение, до сих пор не желают с ним смириться, всеми силами стараются очернить и принизить произошедшие в те годы в России радикальные рыночные, демократические преобразования. Великая либеральная революция, возвратившая страну с абсолютно тупикового пути на путь в своем потенциале единственно перспективный, по которому идут все успешно развивающиеся страны мира, изображается ими как некое досадное недоразумение, как затея, потерпевшая закономерный провал, но последствия которой, дескать, еще долго придется расхлебывать.

В этой книге с достаточной степенью подробности (хотя, разумеется, и не исчерпывающим образом) восстановлены все основные этапы противоборства двух главных сил, составлявшего основной стержень политической жизни страны с октября 1991-го по октябрь 1993-го. Возможно, читатель сумеет лучше понять, кто и за что на самом деле тогда боролся, как эта борьба происходила, какие двери в результате оказались перед нами распахнуты.

Во всяком случае, эта книга для тех, кто хочет понять.

По своему опыту знаю, как нелегко бывает начать читать новую книгу, особенно объемистую. Это потом, когда углубишься в чтение, почувствуешь интерес, «разогреешься», обретается легкость...

Чтобы упростить читателю задачу вхождения в текст, приведу один из читательских откликов на «бумажный» вариант этой книги, благо существование Интернета, когда «сетевая» версия издания появляется спустя какое-то время вслед за «бумажной», позволяет это сделать. Возможно, кого-то этот отклик подтолкнет на более активное и заинтересованное чтение.

Впрочем, не исключаю и другое — что какая-то часть потенциальных читателей, увидев этот отклик, особенно подпись под ним, напротив, воздержится от чтения книги. Что ж, это тоже неплохо: в конце концов зачем отнимать время у того, для кого эта книга не предназначена?

Итак:

Уважаемый Олег Павлович!

Получил на днях подаренную Вами «Хронику либеральной революции». Честно говоря, собирался просто полистать, но пока не прочел все, — не смог остановиться. Я не знаю других работ об этом — действительно ключевом — отрезке нашей истории, в которых так сочетались бы профессиональная объективность и искренняя гражданская позиция автора. Если быть до конца точным, — есть несколько англоязычных монографий, но — нет наших! Точней — не было, пока Вы не сделали эту важнейшую книгу.

Мне кажется, что работа общества по осознанию и оценке нашей собственной новейшей истории — только начинается. И то, что сделали Вы в своей книге, — может быть, самое трудное — первый шаг.

Спасибо Вам за это.

C искренним и давним (еще со времен прежней «Литературки») уважением

А.Б. Чубайс 11.05.05

I. СТАРТ ГАЙДАРА

НАКОНЕЦ-ТО ЕЛЬЦИН РЕШИЛСЯ...

Сдвинемся ли мы когда-нибудь с места?

26 октября 1991 года. Мы разговариваем с госсекретарем РФ Геннадием Бурбулисом. Разговор происходит в Белом доме, в том его крыле, что повернуто к мэрии, бывшему СЭВу, — как раз к тому месту, где два года спустя, 3 октября, начались главные события первого дня мятежа. Сидим в «комнате отдыха» позади обширного кабинета Геннадия Эдуардовича.

Меня интересует главным образом один вопрос: когда же наконец, черт возьми, кончится это топтание на месте? После августовского путча прошло уже два месяца. И вот, вместо того, чтобы принять какие-то энергичные меры, поставить страну на твердые рельсы, взять какой-то новый курс, Ельцин «расслабляется» в Сочи. Страна между тем летит в тартарары... Я пытаюсь добиться от Бурбулиса, в то время, пожалуй, одного из самых близких к президенту людей, хоть сколько-нибудь вразумительного ответа на это мое — да и не только мое — недоумение. Однако Бурбулис отделывается общими словами.

Я:

— Чем объяснить, что после блистательной августовской победы произошел столь же блистательный сентябрьско-октябрьский провал? Я имею в виду двухмесячное беспомощное переминание российского руководства с ноги на ногу перед порогом реформ на фоне стремительно ухудшающегося положения в стране.

Бурбулис:

— Хотя я и не оцениваю последние два месяца как блистательный провал, я понимаю, что неудовлетворенность этим периодом очень сильна...

Я:

— Вон под вашими окнами люди стоят с плакатами: «Ельцин, действуй смелее!». Это сегодня у всех на устах.

Бурбулис:

— Пауза была необходима, чтобы осознать принципиальную новизну ситуации. Надо было выработать новую стратегию. Сегодня она выработана. Главное ее содержание — радикальные реформы. Не приступать к этим реформам мы сегодня не можем.

Я:

— Вы хотите сказать, что выработать эту стратегию нельзя было быстрее, чем за два месяца? Так ли уж необходимо было Ельцину уходить в отпуск в столь критический момент? Одни говорили, что он пишет книгу о путче, другие — что он играет в теннис... Это в то время, как все рушится и летит к чертовой матери.

Бурбулис:

— Я считаю, что это было оправданно. Была острейшая необходимость сменить обстановку. «Отпуск» позволял Борису Николаевичу определить новый курс и как раз покончить с этой затянувшейся паузой.

Я:

— Но все-таки политик, руководитель страны, наверное, должен принимать решения, в том числе и по каким-то основополагающим вопросам, достаточно оперативно. Это же политик, а не философ. Что было бы, если бы во время путча Ельцин удалился для размышлений на гору Афон? В конце концов, то, что надо делать, было ясно давно...

Бурбулис:

— Да, стратегические задачи и цели были ясны, но в каких конкретных формах их решать и добиваться, — над этим пришлось до последнего времени думать.

Я:

— Вот здесь, в Белом доме, тепло, уютно, повсюду ковры лежат. Эта обстановка уюта, комфорта, довольства, спокойствия, конечно, не соответствует атмосфере растерянности, тревоги, смятения, которая там, за окном. Может быть, стоило бы здесь кое-где просверлить потолки, чтобы капало? Или выставить из двух хотя бы одну раму, чтобы поддувало? Может быть, тогда появились бы дополнительные стимулы действовать более энергично?

Бурбулис:

— Этот укор я не принимаю. Может быть, в будущем нам или тем, кто придет за нами, будет грозить этот «комфорт власти», однако сегодня он нам не грозит. Большинство из нас и прежде, и теперь напрямую связаны с реальной жизнью, той самой, которая, говоря вашими словами, там, за окном.

Страшно далеки они от народа...

Эти слова Геннадия Бурбулиса вспоминались мне годы спустя, летом 2001-го, когда я разговаривал с другим известным деятелем — последним союзным премьером Валентином Павловым. Разговор происходил на Тверской, в офисе Международного союза экономистов, где Валентин Сергеевич исполнял обязанности вице-премьера (кроме того, в ту пору он был вице-президентом еще одной общественной организации, с совсем уж экзотическим названием — Вольное экономическое общество России).

Речь зашла о катастрофической ситуации лета 1991 года, накануне выступления ГКЧП, в котором Павлов, как известно, принимал активное участие. Мой собеседник категорически отрицал, что положение дел в экономике тогда было совершенно безнадежное, перечислял, какие замечательные шаги предприняло его правительство, чтобы жить людям стало лучше, жить стало веселей: был «перекрыт» экспорт топлива (его направили на собственные электростанции и домны), была разработана новая система оплаты труда шахтеров, впервые в советской истории заключили соглашение с профсоюзами о реформе оплаты труда и гарантиях занятости, начали реформу ценообразования...

— Валентин Сергеевич, — говорю, — но ведь все эти меры, как мы знаем, не остановили катастрофического развала экономики...

Павлов:

— Неверно. Начиная с апреля спад производства сменился ростом. Взгляните на отчеты...

— ...Обстановка в 1991-м была страшная. Пустые прилавки, гигантские очереди, ничего не стоящие деньги... Вместо денег или вдобавок к ним — всевозможные денежные суррогаты: талоны, карточки...

Мой собеседник почему-то считал, что я его единомышленник. Мое видение той, десятилетней давности, ситуации оказалось для него неожиданным. Он все больше приходил в ярость:

— Нельзя все-таки смотреть на ситуацию того времени только с одной, черной, стороны. Пустые прилавки в магазинах? Зато ведь были и полные холодильники дома, и полные прилавки на рынках, в кооперативных магазинах, заказы на производстве, бесплатное питание в больницах и школах, в пионерлагерях, шахтах и многое другое. Очереди были, но далеко не везде и не за всем...

Хотелось сказать бывшему премьеру: вас плохо информировали, очереди были как раз везде и за всем; за полкило несвежих — зеленых и скользких — сосисок приходилось стоять по несколько часов...

— ...Мы осуществили обмен денег. Таким образом ограничили возможность сметать товары с прилавков. Кстати, разговоры об очередях старушек, столь распространившиеся в то время, инициировала Межрегиональная депутатская группа г-на Ельцина.

Ощущение такое, что мы с Павловым жили в то время в разных странах. А может быть, на разных планетах.

Я:

— Товары все равно сметали. Причем все возрастающими темпами. Гигантские хвосты выстраивались буквально за всем...

Павлов:

— Возьмите отчет о состоянии дел на 1 сентября и сравните с тем, что было, скажем, 1 апреля. За этот период все розничные цены — государственные, свободные, колхозные, кооперативные, — повысились, дай Бог памяти, на 1,6 процента. А товарные запасы в оптовой и розничной торговле возросли, если не ошибаюсь, примерно на 8 процентов.

— Возможно, — говорю, — эти цифры дали костюмы фабрики «Большевичка» и ботинки фабрики «Скороход», которые даже тогда — при тотальном дефиците! — никто не покупал. Я как рядовой потребитель никакого увеличения товаров в магазинах не заметил. Напротив, ощущение приближающейся катастрофы все усиливалось и усиливалось.

— Утверждаю: никакого тотального дефицита не было! — почти кричит Павлов. — Булку хлеба и бутылку молока, рыбу с картошкой, яичницу мог иметь ежедневно каждый. На мясо и колбасу — да, спрос рыночный не удовлетворялся. Потому их и распределяли, а не продавали. Не было у нас голодных и голодающих. Наверное, вы предпочитаете видеть только то, что хочется, и так, как хочется. Уж вы-то сами, наверное, не голодали! Уж вас-то, наверное, в редакции заказами снабжали.

Этот последний выпад Валентина Сергеевича в мой адрес просто характеризует степень его раздражения: как может заметить читатель, я нигде не утверждал, что в стране в ту пору уже разразился голод. Другое дело, что он — стоял на пороге. Это было очевидно для всех. Разве что союзный премьер мог позволить себе не замечать этого.

Что касается «заказов», о которых он упомянул... Да, действительно, продуктовые «заказы» мы иногда получали. Хоть редко, но бывали и товарные «распродажи», где можно было ухватить что-то из одежды и обуви, чего никогда не увидишь в открытой продаже. Это все были формы торговли, не известные за пределами соцлагеря. Они практиковались лишь на «престижных» предприятиях да там, где имелись хваткие снабженцы. К моменту, о котором идет речь, они почти прекратились: нечего стало ни «заказывать», ни «распродавать». Большинство же людей вообще не знали, что это такое.

Чем ближе к зиме, тем ощутимей становились общее отчаяние и тревога. В сгущающейся атмосфере висел один почти различимый на слух вопль: ну сделайте же хоть что-нибудь! Проснитесь наконец!

Похоже, топтание на месте заканчивается

С Бурбулисом я беседовал, напомню, 26 октября 1991 года, а два дня спустя, 28-го, на открытии второго этапа V съезда народных депутатов РСФСР (первый этап проходил в июле) Борис Ельцин выступил с энергичным обращением к народам России, к съезду, свидетельствовавшим о том, что он наконец решился. Не только по содержанию, но и по стилю это был манифест, воззвание, призыв:

 [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] ...  [98]  >>