Квазилиберальное двоемыслие и парадоксы приватизации
Андрей Бунич, президент Союза предпринимателей и арендаторов
Опубликовано в "Литературной газете" 4 июля 2005 года.
Умственная жизнь современной России ознаменована примечательным феноменом, который, используя известный образ Джорджа Оруэлла, можно было бы назвать «квазилиберальным двоемыслием». Что понимал под двоемыслием английский писатель, и какое отношение это имеет к российским реальностям?
***
Нетрудно заметить, что ответ на первый вопрос является несравненно более простым, чем ответ на второй. В своем неувядающем романе «1984» Оруэлл определил двоемыслие как способность держаться разом двух противоположных убеждений. Это, так сказать, теорема; а вывод из нее выглядит так: «Говорить заведомую ложь и одновременно в нее верить, забыть любой факт, ставший неудобным, и извлечь его из забвения, едва он опять понадобился, отрицать существование объективной действительности и учитывать действительность, которую отрицаешь – все это абсолютно необходимо». Абсолютно необходимо, добавлю от себя, для рыцаря двоемыслия – либерального в той же мере, что и всякого другого, например, коммунистического.
Говорить о квазилиберальном двоемыслии дает мне право, во-первых, та пикантная поза, какую сейчас объективно занял российский либерализм: политически и идеологически он находится как бы в оппозиции, не будучи окончательно чужд даже улицы, а административно и персонально – как бы во власти. Во-вторых, из такой неоднозначной ситуации либерализма вытекает его субъективное позиционирование, способ мышления и речи. Так, отечественные либералы, с одной стороны, вынуждены, дабы не нарушать нормы политкорректности, следовать официальному мнению относительно так называемого «дела ЮКОСа», которое независимо от своей политической подоплеки выявило истинное – неприглядное – экономическое лицо отечественной олигархии, а с другой, - всячески подталкивать президента РФ к так называемой «приватизационной амнистии», то есть тотальному отпущению грехов по залоговым аукционам середины 90-х гг., которые породили олигархию, и ставить последней в заслугу экономический подъем России в начале III тысячелетия от Р.Х. В роли поборника «либерального двоемыслия» выступило не столько даже политико-идеологическое течение («узок их круг»), сколько идеологическое веяние, подкрепленное организационным уклоном, которое я называю «либеральным фундаментализмом».
Либеральный фундаментализм, если разобраться, очень незамысловат. Вот его главные догматы. Рынок сам все отрегулирует. Государства же не нужно, и ему надлежит по возможности быстрее ретироваться из экономической жизни. Эта догматика, каковую на Западе никто всерьез не принимает, к сожалению, легко прижилась на российской почве. И ясно, почему: крупнейшие монополии, в результате приватизации оказавшиеся в частных руках и теперь фактически выполняющие функции государства, решили использовать эту теорию в своих интересах. Для них либерализм — это действительно свобода, потому что они могут делать, все что угодно, а с ними поделать ничего нельзя. Поэтому как-то незаметно получилось, что у нас все лидеры либералов — это есть либо главные монополисты, либо их представители. Само по себе это абсурд, поскольку «либерал-монополист» - понятие несуществующее, так как эти термины несовместимы. Таким образом, мы имеем дело с бюрократическим и олигархическим монополизмом, прикрытым либеральной фразеологией. Характерно, что настоящие предприниматели хорошо понимают это положение и всегда выступали против такого «либерализма», но их голоса не были слышны. То, что происходило у нас в экономике в 90-е годы, никакого отношения к либерализму не имеет. Даже в своей «очищенной» форме либерализм далек от любых крайностей и требует одновременного применения инструментов государственного регулирования. На Западе со времен Кейнса существуют механизмы коррекции экономических процессов со стороны государства, которые, однако, не противоречат фундаментальным основам рыночной экономики и свободе предпринимательства.
Тот факт, что «неладно что-то в государстве Датском», что с отечественными олигархами не все в порядке, что залоговыми аукционами была подведена мина под российское предпринимательство, хорошо понимают квалифицированные зарубежные наблюдатели процессов в России. Заместитель директора Центра Дэвиса по изучению России и Евразии при Гарвардском университете Маршалл Голдман заявил: «Накопив и капитал, и тактический опыт на черном рынке и других нелегальных предприятиях, эти умные и амбициозные люди знали, как действовать в обществе дефицита. Применяя нелегальные методы работы с капиталом и кредитами, многие олигархи учреждали банки, использовали прибыль для эксплуатации реформаторской ваучерной системы и скупали ресурсы страны. Они вынесли свою подпольную тактику на поверхность, - сказал Голдман. - Они получили преимущество. Более того, для достижения своих целей они использовали обман, угрозы и насилие».
И в другом месте: «Создав дефектный фундамент, строители должны жить в постоянном ожидании того, что их здание приватизации будет периодически трясти, а то оно и вовсе разрушится». Неутешительное резюме Голдмана: «Это - дамоклов меч, занесенный над головами предпринимателей. Где гарантии, что Путин или его преемник, или кто-то еще не скажет: вы заплатили лишь сто миллионов долларов за имущество, цена которого миллиард, сделка была нечестной, и мы сажаем вас в тюрьму. Такое может быть не только в Москве, но и в провинции, и не только с олигархами, но и с «маленькими» людьми. Именно поэтому я столь резко критикую ваши реформы, потому что такие деятели, как Анатолий Чубайс и его американские советники, сотворили монстра». Как известно из истории, против монстров плохо помогают заговоры, даже если они произносятся с лучшими либеральными намерениями. Тут показаны более действенные средства. Главное из них – отказаться от квазилиберального двоемыслия и взглянуть прямо в лицо российской реальности, трезво оценить результаты приватизации и, в первую голову, залоговых аукционов. Которые, скажу без обиняков, не были приватизацией ни по своей букве, ни по своему духу, а были передачей бюрократами обманным путем, в тайне от общества, в руки специально отобранных людей наиболее ценного в государственной собственности. Что до российской реальности в той ее части, которая сложилась под воздействием экономической политики радикальных реформаторов 90-х, ее трудно квалифицировать иначе, чем как парадоксальную. И в этом смысле Россия идет особым путем: парадоксы у нас – не плоды досугов блестящих умов, а хитросплетения самой действительности. Конкретно же я хотел бы остановиться на парадоксах российской приватизации. Собственно, они-то и составляют raison d`etre квазилиберального двоемыслия.
***
Парадокс первый: приватизация на всех трех ее стадиях (их символами являются ваучер, красный директор и залоговый аукцион) проводилась под знаменем создания эффективного частного собственника, который сумеет рационально распорядиться «бесхозным» национальным богатством, а ее итогом стало формирование сословия «собак на сене», которые толком не ведают, что им делать со свалившейся на них собственностью (если не считать таким делом ее разграбление). Попробую объясниться. Считается, что частный предприниматель, как правило, значительно лучше хозяйствует, чем чиновник—бюрократ. Однако в России во многих случаях, особенно, когда речь идет о крупнейших предприятиях, повышения эффективности не произошло. Это связано со многими факторами и, прежде всего, — с отмеченной Голдманом неуверенностью собственников этих предприятий в том, что они получили эти предприятия навсегда, с юридической сомнительностью главных приватизационных сделок. Стимулы к эффективности снижают также искус паразитировать на уникальном положении этих предприятий и извлекать ренту, а также сверхприбыль от экспортно-импортных операций. Как бы то ни было, не произошло реального улучшения в работе этих предприятий, внедрения новых технологий производства, изобретений и ноу-хау, а также новых форм организации и управления. Совершенно не оправдались надежды на привлечение инвестиций: чем крупнее приватизированное предприятие, тем меньше объем привлеченных инвестиций относительно активов капитализации предприятия.
Что касается пополнения бюджета (второй, после эффективности работы, показатель), то доходы от крупных приватизационных сделок не играли серьезной роли для бюджета, а во многих случаях — например, на залоговых аукционах, суммы, полученные государством, были смехотворны, При этом даже эти суммы фактически были проплачены самим государством, т.е. переложены из одного кармана в другой. Отмечу, что увеличение сбора налогов от приватизированных предприятий действительно имеет место при приватизации малых и средних предприятий, которые стали приносить больше налогов в бюджет. Однако это с лихвой «компенсировалось» неуплатой налогов крупнейшими налогоплательщиками: они недоплатили в казну за 10 лет столько, что успешная работа всех остальных налогоплательщиков все равно не может помочь залатать бюджетные дыры. Еще одним ярким свидетельством неэффективности приватизации является случайное распределение собственности по принципу «Кто был ближе в момент распределения». Причиной тому явилось отсутствие продуманной стратегии приватизации, ее политизированность и игнорирование структурных реформ.
Парадокс второй: одной из важнейших задач приватизации и экономической реформы было обеспечение конкуренции, развитие предпринимательства и частной инициативы; а из недр преобразований на свет божий появилась, прошу прощения за этот мифологизм, гидра олигархического монополизма, который душит конкуренцию, малый и средний бизнес. Радикальные реформаторы полностью отошли от целей создания конкурентной среды и неожиданно стали делать прямо противоположное: а именно, передавать в руки частным компаниям естественные монополии, которые после залоговых аукционов сохранили исключительное положение на рынке и стали беззастенчиво эксплуатировать полученные возможности извлечения монопольных сверхдоходов. Таким образом, монополистические тенденции после приватизации не только не исчезли, но даже усилились. Это относится как к естественным монополиям, так и - в более широком плане - к приватизации в виде акционирования государственных предприятий с сохранением за ними определенной доли рынка, доступа к кредитам, преференций, позволяющих единовластно контролировать сегмент рынка.
Парадокс третий: радикальные реформаторы клялись и божились своим горячим стремлением уйти от Госплана и Госснаба, а фактически учинили новый гигантский распределитель, отнюдь не лучше советского. Когда после приватизации развеялся реформаторский туман обещаний и посулов, оказалось, что вместо свободы рынка налицо сохранение распределительных тенденций в экономике. Крупнейшие акционерные общества наяву предстали обыкновенными бюрократическими и распределительными конторами. Произошло воспроизводство отношений административно-командной системы в новых исторических условиях. Пышным цветом расцвели такие явления, как «бюрократический бартер», «административная валюта», «телефонное право» — то есть внеэкономические, внерыночные механизмы и взаимоотношения. Кроме того, это породило порочную систему оценки работы предприятий. Ведь именно переход к объективным показателям был одной из главных целей реформ. А вышло так, что в новой российской экономике работа предприятий оценивается исключительно субъективно и индивидуально. Практически у всех крупных предприятий индивидуальные условия налогообложения, кредитования, доступа к ресурсам, уровень тарифов и т.д. Чиновники научились распределять по-капиталистически. Снова в нашем любезном отечестве коммерческие результаты зависят не от предприимчивости, а от близости к телу.
Парадокс четвертый: важной частью реформ было создание новой системы интересов, стимулов и мотиваций участников экономической деятельности, которая была бы нацелена на создание, рост, процветание, инновации; в натуре же была запущена разрушительная для экономики система мотиваций под условным названием «игра с нулевой суммой». При такой системе стимулов, когда кто-то выигрывает — другой обязательно должен проиграть. Никто из участников экономических процессов не заинтересован ныне в развитии и создании нового, увеличении национального богатства, все заботятся только о перераспределении — захватить, отнять, поделить. В результате пирог, который делится, становиться все меньше и меньше, а остервенение, с которым участники игры бьются за куски пирога, - все ожесточенней. Постепенно «игра с нулевой суммой» становиться «игрой с убывающей суммой».
Действительно, участникам процесса не важно, как работают предприятия, у них нет интереса развивать бизнес. Их цель – урвать что-то или удержать захваченное. При такой системе мотивации участников невозможно нормальное функционирование как отдельных предприятий, так и экономики в целом. Те, кто преуспевают в условиях постоянного передела и захвата, чаще всего, по своему складу, неспособны на нормальную работу, у них нет для этого профессионализма, навыков, желания — это совершенно другой слой людей, просто лишенных части и совести. Интересно, что при самоедском строении экономики не срабатывают законы эволюции: они могут действовать с точностью до наоборот. Выигрывают не сильные, а слабые, так как слабые в эволюционном отношении индивиды могут оказаться сильнее в этой простой деятельности, а сложные функции остаются невостребованными. Кроме того, слабые объединяются в группы. Это возможно лишь потому, что система не является замкнутой, изолированной, иначе она вообще разрушилась бы. Поскольку система связана с другими крупными системами — с мировой экономикой, постольку сильные в дарвиновском, эволюционном смысле индивиды, приспособленные для выполнения сложных функций, вытесняются из системы через эмиграцию на Запад, где как раз востребованы их способности.
Парадокс пятый: крупнейшим ориентиром демократических преобразований было устранение недееспособной коррумпированной номенклатуры, приход к командным позициям в государстве и экономике новых компетентных людей, налаживание эффективных механизмов ротации кадров; а на деле была воссоздана иерархическая вертикаль, делами в стране рулит новая номенклатура и слегка освеженная бюрократия, олигархия едва не подмяла под себя окончательно государство. В пору «семибанкирщины» Россия была на грани этого. Кадровой революции, на которую надеялись энтузиасты перемен на рубеже 80-90-х гг., так и не случилось. Бюрократия оправилась от шока, приспособилась к переменам и даже научилась контролировать бизнес и предпринимательство. Для начала государственные ведомства просто стали переименовывать в акционерные общества и называть частными. Последовавшая за сим приватизация производилась по большей части в интересах воссоздания старой советской иерархии и политически имела смысл конвертировать властные полномочия старой советской номенклатуры в контроль над собственностью и финансовыми потоками. Вначале были воссозданы ЦК КПСС — через директорскую «прихватизацию» с ее лозунгом «Даешь каждому директору по заводу!». Эти путем весь слой партократов-назначенцев ЦК КПСС (несколько тысяч человек на ключевых должностях) превратился в капиталистов-собственников. В ходе директорской «прихватизации» горе-директора, нерадивые хозяева, неумехи, люди, не знающие ни производства, ни бизнеса, но поднаторевшие в интригах и знающие, как потрафить бездельникам на своем предприятии, — такие вот директора стали собственниками. А дальше, раз есть ЦК КПСС, то необходимо Политбюро, которое и было реанимировано через залоговые аукционы 1995 года, политическим смыслом которых было взращивание олигархии. Олигархи — это назначенные чиновниками персоны, «уполномоченные» в свое время стать миллиардерами. В итоге была восстановлена вся советская вертикаль как на местном уровне, так и в каждой отрасли.
Парадокс шестой: принципиальным доводом в пользу приватизации была нехватка инвестиций в экономику, и как раз в этой области мы видим колоссальный провал: сегодня инвестиций в крупные объекты практически нет.* Более того, как уже отмечалось, тут возникает худший тип собственника – собственник тревожный, нервный, все время ждущий отъема и экспроприации. Такой собственник значительно хуже государства, так как в отличие от государства он не несет никакой ответственности на перспективу, а в сравнении с настоящим собственником - не заинтересован развивать предприятие. Наоборот, происходят хищническое разворовывание предприятия и ничем не контролируемый вывоз капитала, которые убивают нашу экономику уже 12 лет. Инвестиционный цикл на крупных предприятиях подорван. Это является яркой иллюстрацией того, что приватизация многих крупнейших предприятий (газ, нефть, электроэнергия, транспорт, связь) в наших условиях не имеет смысла. 90% проблем вокруг приватизации, нарушений, споров, скандалов дали именно эти сделки. И прежде всего по причине отсутствия инвестиций, причем не только дополнительных, а даже тех, которые не состоялись из-за оттока ресурсов.
Парадокс седьмой: создание правового государства и действующей «по правилам честной игры» экономики было приоритетом реформ, однако строители нового правового государства сделали столько юридических нарушений при построении новой экономики, что дискредитировали наше экономическое законодательство и торпедировали дальнейшее хозяйственное развитие страны. Прежде всего, оказалась невозможной нормальная капитализация акций крупных предприятий. В результате фиктивных, притворных, мнимых, ничтожных сделок создавались акционерные общества, чьи акции заведомо не могла стоить дорого на Западе: действительно, не может же дорого стоить краденое? Другие распространенные нарушения были связаны с превышением полномочий участниками сделок. Прежде всего, это касается так называемых указов «прямого действия», когда Президент Ельцин, забыв про конституцию, напрямую, минуя правительство, раздавал собственность, акции, здания, кредиты, делал взносы в уставные фонды и т.д. Все это может быть легко отменено или оспорено, причем не только постановлением российского суда, но в случае международных споров — иностранными судами. Постоянно превышали свои полномочия и местные власти, губернаторы, которые раздавали не принадлежащие им объекты федерального подчинения. Повсеместной являлась практика, когда приватизированные предприятия брали на себя обязательства при приватизации, а затем их просто не выполняли — это касается как инвестиционных контрактов, так и соглашений о развитии и содержании социальной сферы целых регионов. Кроме того, очень часто обходились план приватизации, программа приватизации, запретительные списки, зачастую приватизировались стратегически важные объекты, что ставило под угрозу обороноспособность и безопасность страны.
Однако вершиной правового беспредела все же определенно можно назвать залоговые аукционы 1995 г. Всего их было 12 — среди них «ЮКОС», «Сибнефть», «Норильский никель» и др. Ситуация с аукционами не имеет вообще никакого логического объяснения, Правительству вдруг понадобились 650 млн. долларов. Их можно было легко занять — либо на рынке ГКО (хотя это и не очень красиво), либо на внешнем рынке. Относительно общего долга в 150 млрд. долларов это — крохи. Но тут не правительство, а Потанин — тогда еще банкир — высказал «идею», что надо заложить акции крупнейших объектов с суммарным капитализацией 100 млрд. долларов. И это было сделано. Причем еще более странно, что спустя два года государство и не подумало вернуть себе утраченное за бесценок имущество: оно из заложенного стало собственностью залогодержателей.
Парадокс восьмой: изначально приватизация должна была обеспечить социальную справедливость, а ее итогом стало невиданное в мире расслоение общества на кучку сверхбогачей и большинство населения, живущее на грани бедности или за ней. Действительно, приватизация в бывших социалистических странах отличалась от той, которая проводилась на Западе. У нас все имущество было общим, принадлежало всему народу, а, кроме того, официально больших денег для платной приватизации на тот момент ни у кого быть не могло. Поэтому через бесплатную – ваучерную - приватизацию социальное напряжение предполагалось снять, обеспечив ее народную поддержку. Идея была простой: частная собственность должна быть честной. Почему было так важно обеспечить приятие обществом результатов приватизации? Дело в том, что право не является абстрактным понятием. Оно тесно связано с моралью, и право собственности — не исключение. Существуют различные уровни права — от права сильного, по принципу: я сильнее, значит я прав; через право власти, государства, когда появляется некая структура, обеспечивающая интересы всех; к праву гражданского общества, когда индивид уже может защищаться от государства. Поэтому, если при передаче собственности возникли противоречия, если у людей появилось ощущение несправедливости, это означало, что правило бал лишь право сильного. Но когда кто-то становится мощнее сильного, он может оспорить его право; что и происходит сейчас. Общество же не будет защищать и признавать такое право. В силу этого чудовищная социальная несправедливость, фарс ваучеризации, явный обман привели к очень сомнительной легитимности крупнейших собственников (речь идет именно о крупных предприятиях, так как приватизация остальных признана обществом). Возникло усеченное, чисто формальное право, не обеспеченное социально. Все это породило чудовищное отторжение людей, духовный кризис.
Кроме того, приватизация не только отстранила население страны от дележа принадлежащей ей ранее общенародной собственности. Это еще полбеды. В довершение мытарств населения оказалось, что произошла лишь приватизация доходов олигархами, а расходы остались на государстве. Иными словами, государство не только не дало держателям ваучеров кусочек собственности (пресловутые две «Волги»), но и отняло у себя самого те источники дохода, которые позволяли финансировать социальные программы!
Парадокс девятый: практически все лидеры реформ — западники, но построенные ими государство и экономика весьма отдаленно напоминает западную демократию, почти не источает дух предпринимательства, свободы и конкуренции. Вместо вестернизации мы получили архаизацию. В нашем случае, это своего рода «неофеодализм». Специфические черты этого строя — господство бюрократа и олигарха, а точнее - их нерушимый союз, аналогичный союзу коммунистов и беспартийных в советскую эпоху. Подобно феодалам, олигархи получили от президента в подарок лучшие куски собственности, а совместно с бюрократами они жестко контролируют экономические процессы. Настоящие механизмы внутриотраслевой и межотраслевой конкуренции не работают, не существует реального ценообразования путем соотнесения спроса с предложением, не соответствуют экономическим законам макроэкономические параметры, доминирует административный диктат, а не свободный рынок. Произошла подмена понятий, социальная мимикрия, когда под новой, уже капиталистической оболочкой воссоздаются иногда либо элементы советско-номенклатурной системы, либо даже феодальные элементы, что-то из эпохи царского и помещичьего строя. К сожалению, подобная смена вывесок в политике и экономике привела к полному отчуждению населения от экономической, предпринимательской деятельности, сделав большинство людей — причем как просто наемных работников, так и менеджеров, а также малых предпринимателей, - лишь винтиками в гигантской бюрократическо-олигархической машине, лишенными возможности реализовать свой личностный, творческий, предпринимательский потенциал. Олигархический капитализм по своей внутренней природе тоталитарен.
Парадокс десятый: новая демократическая и рыночная Россия должна была стать более современной, готовой к внутренним и внешним вызовам, к глубокой трансформации и эволюции; однако построенная за 12 лет экономическая система и сопутствующая ей политико-идеологическая конструкция не обладают чертами реальной устойчивости, а постоянно репродуцируют системный кризис. Проблема заключается в том, что та экономика, которая сложилась у нас, объективно и неумолимо ведет к кризисным явлениям: кризисы для нее естественны. Несмотря на то, что после гайдаровской шоковой терапии и дефолта Кириенко всем казалось, что серьезные потрясения уже позади, это далеко не так. Пока сложившаяся в нашей экономике олигархическая, бюрократическая, криминальная структура не поменялась, кризис не только возможен, он неизбежен. Олигархическая структура не конкурентноспособна, не в состоянии обеспечить рост ВВП.
***
В нашей истории 2005 год станет поворотным пунктом. Или – или. Либо Президент, сделав окончательный выбор, пойдет по пути серьезных экономических реформ, смены политической парадигмы, отказа от провалившихся либеральных концепций и приступит к разрушению олигархического строя и разумному, гибкому государственному регулированию, модернизации, инновациям, освоению новых технологиий, поощрению малого и среднего бизнеса, экономической свободе и настоящему предпринимательству, либо нас может ожидать период стагнации, усиления негативных тенденций, а может быть, - и бархатная революция.
* Кстати, все, что говорилось здесь, относится к крупным объектам. Что же касается малых и средних предприятий, и по показателям эффективности, и по привлечению инвестиций с ними все в порядке.
